как трогательно…
– Не смейтесь. В этом нет ничего смешного.
– Да кто же смеется?
Лиза пристально посмотрела на меня. Я не смеялся. Даже не улыбался.
– Ладно, Вадим Иваныч. Бог вам судья… Идите за мной! – И она заговорила почти как экскурсовод, почти так же, как мне самому приходится говорить, сопровождая редких посетителей мемориальной квартиры писателя-классика. – Вот это – гостиная, а здесь моя спальня, а это библиотека (тут, кстати, на специальной полке есть и ваши книги, вот – видите?), а это мамин кабинет…
– Позвольте, я тут огляжусь, – попросил я ее и подошел к большому письменному столу. Стол как стол – слева компьютер, посредине лежат какие-то бланки, паркеровская ручка с золотым пером, блокнот… а справа…
…а справа – стоит черно-белая фотография в светлой узенькой деревянной рамке. А на фотографии – два молодых счастливых смеющихся лица – я и Галя. Это ж надо… у меня дома тоже должна быть такая же точно фотография, где-то в старом альбоме или в коробке. Но мне и в голову не приходило выставлять ее на видное место. А тут…
– Не понимаю, за что она вас так любила все эти годы, – вдруг произнесла за моей спиной Лиза. – Ведь вы же ее тогда бросили…
– Откуда тебе… извините – вам! – откуда вам знать, кто кого бросил?
– Мама мне обо всем рассказывала. Так что, не надо "ля-ля"…
– А я и не собирался перед вами исповедаться!
– Я знаю, ее очень многие ненавидят, – глухо сказала Лиза, словно не слыша моих слов, – у нее очень много врагов… И это не удивительно. В таком бизнесе – без врагов невозможно.
– В каком бизнесе? – повернулся я к ней. – В грязном бизнесе?
– В опасном бизнесе, – и кривая усмешка состарила ее молодое лицо. – А грязи тут нет никакой – чистая водка…
– Вы, конечно, шутите… Ладно, ведите меня к вашей маме.
Так вот как умирают миллионерши…
В просторной затемненной комнате в дальнем углу, возле большого зашторенного окна, стояла громадная кровать, на которой возлежала, обложенная подушками, в розовой кофте, бледная худая морщинистая старуха, ничего общего не имеющая с той кареглазой Галочкой, память о которой хоть изредка, но просыпалась в моей душе, в моем сердце, в моих бесконтрольных снах.
Обстановка гнетущая. Впрочем, кондиционеры работают исправно – и ожидаемого зловония не чувствуется. Так, припахивает слегка микстурками, травками, но не противно, а даже приятно. Что ж, богатые имеют возможность умирать, благоухая.
– Мама, это Вадим Иваныч, – сказала Лиза.
– Я вижу, – прошелестела старуха. – Не пугайся, Вадик… Проходи. Садись вот сюда, поближе ко мне. Спасибо, что откликнулся наконец…
– Здравствуй, Галя. – Я подошел к ней ближе, и еще более ужаснулся – так неузнаваемо преобразили ее возраст и тяжкая болезнь: даже карие большие глаза потухли и запали вглубь глазниц, а из-под сухой истончившейся кожи выпирал жуткий череп ("Боже мой, – вдруг промелькнула идиотская