не одно и то же.
За всяким согласием таится бездна,
Которая просто пока не видна.
Элен появилась в семье Эйнштейнов, когда они еще жили в Берлине. Ученому крайне необходима была надежная помощница в повседневных делах, которая бы следила за его рабочим графиком, поддерживала порядок в бумагах, организовывала бы деловые встречи и пр. Дюкас порекомендовали в Еврейской сиротской организации как добросовестную, порядочную, деловую, очень организованную женщину. Элен отличалась твердым характером и, что особенно было по душе Эйнштейну, язвительным умом и острым язычком. Впрочем, были у нее и другие, чисто женские достоинства, которые весьма высоко ценил отец релятивизма.
В доме все относились к Элен, как к члену семьи, что и было на самом деле. Она оставалась с Эйнштейном до самого последнего дня его жизни. Именно мисс Дюкас после смерти патрона, по сути, стала его основной наследницей.
В кругу друзей, ученых, врачей, художников, артистов Эйнштейн обычно был оживлен, общителен, весел и остроумен. Ему удавалось поддерживать самые теплые отношения с их женами, во всяком случае, с некоторыми из них. Одной из них была жена Макса Борна Хеди, которая была убеждена, что потрясающее умение жить, присущее Альберту Эйнштейну, даже превосходит его научные достижения.
Не в состоянии сдерживаться, в минуты сомнений Альберт признавался в самом сокровенном:
Мои друзья меня дурачат.
Я прижил дочь на стороне.
Да, в жизни было все иначе,
Жены и дел хватало мне.
Но я приятно удивлен:
Я был умен и так силен,
Чтобы с двойною жизнью справиться.
Пусть думают (угодно что),
Мне это нравится!
МОСКВА, 1917–1918
Любое потрясение – в художественном творчестве, личной или общественной жизни – Коненков воспринимал с восторгом. Его восхищал азарт «людей без часов».
После Октября 1917-го по рекомендации Владимира Ильича Ленина Коненков становится членом Московской комиссии, ведавшей уничтожением старых памятников, а с апреля следующего года участвует в работе Коллегии по делам изобразительного искусства. Охотно поддерживал бедствующих художников, благожелательно относясь к каждому из собратьев. Но одновременно с душевным трепетом и радостью наблюдал, как «рабочие приставляли лестницы, приступая к разрушению истукана-памятника Александру III в Кремле».
В самом конце безумной осени 1917 года Коненков устроил себе праздник – открыл на Пресне выставку новых работ. Он тщательно все срежиссировал: «Мой помощник и друг дядя Григорий занят последними приготовлениями к вернисажу. Он в белом фартуке с метлой в руках посыпает дорожки, подметает и ровняет песок. Большое красное знамя у входа в студию. Народ идет – дядя Григорий всех радостно встречает... Вся Пресня здесь... Скрипач Сибор у статуи Паганини исполняет лучшие произведения гениального итальянца. Растроганный музыкой, Сережа