похвал, и никто со времен Эндрю Джонсона не подвергался таким жестоким нападкам. Линдон Бейнс Джонсон заслужил особого места в истории. Его свершения в области законодательства и его настоящий гуманизм со временем сослужат хорошую службу ему. Но те самые качества компромисса и консультаций, на которых базировались его внутриполитические успехи, обернулись катастрофой в области внешней политики. Слишком жесткий для либерального крыла своей партии, слишком колеблющийся для более консервативных членов, Линдон Джонсон никогда не мог создать международное предприятие, которое вызвало бы искреннюю поддержку как со стороны его партии, так и со стороны всей страны. Он следовал советам, которые, по его мнению, основывались на лучшей информированности, чем предполагали его элементарные инстинкты, в итоге оборвав все связи со всеми своими сторонниками на местах, как, впрочем, и со своими эмоциональными корнями.
Когда я посетил его в Овальном кабинете, президент Джонсон находился в состоянии меланхолии. Для уходящих переходный период (как я позже узнал) представляет собой мрачное время. Внешние аксессуары власти по-прежнему сохраняются, бюрократический аппарат продолжает вести делопроизводство для исполнительных решений. Но власть постепенно ускользает. Решения, по которым официальные лица расходятся во мнении, будут отложены и не будут реализованы; иностранные правительства занимаются рутинной дипломатией, но берегут свои главные усилия и истинное внимание для работы уже с новой командой. И все же использование власти становится таким привычным делом, что ее утрата ощущается лишь слабовато и только временами. Проходят дни, в течение которых исполняются обязанности, как будто чьи-то действия все еще имеют какое-то значение.
Так было и с Линдоном Джонсоном. Овальный кабинет в его время был уставлен телевизорами и телетайпами, шумно извергали строки новостей. Странно было видеть самого сильного руководителя в мире, имеющего постоянный доступ ко всей информации наших разведывательных служб, подскакивающим периодически со своего кресла, чтобы увидеть, что излагает бегущая строка.
Джонсон начал долгий монолог о войне во Вьетнаме. Он настаивал на том, чтобы мы применяли военное давление и в то же самое время вели серьезные переговоры. Он не описал в деталях, что имел в виду в плане и того, и другого. Посоветовал мне добиться, чтобы бюрократический аппарат был преданным. Этот аппарат был частично разбит, как полагал Джонсон, систематической утечкой информации. «У меня один совет вам, профессор», – сказал он, и я наклонился вперед, чтобы почерпнуть квинтэссенцию мудрости, накопленной за десятки лет государственной службы. «Читайте редакционные статьи, – добавил он, – и если они называют кого-то из ваших сотрудников вдумчивым, преданным делу или каким-то еще дружеским эпитетом, увольняйте его немедленно. Это через него идет утечка». Я покинул Овальный кабинет полным решимости сделать все от меня зависящее, чтобы не допустить