от Сен-Тропе, где мы могли остановиться, а сама взяла на себя роль надсмотрщика. После долгих переговоров Пилу вручил ей список неукоснительных правил, которых нам следовало придерживаться:
…Брижит и Вадим не имеют права уходить из дома, не поставив в известность куда и зачем.
…Они имеют право на тет-а-тет лишь два раза в неделю.
…Возвращение домой – не позднее полуночи.
…Следить за одеждой Брижит. Не подавать ей первый завтрак, когда она в ночной сорочке.
Моя мать обещала соблюдать эти правила и сдержала слово.
Однако Пилу не учел главного. Ему было настолько очевидно, что у нас будут раздельные комнаты, что он не дал никаких инструкций на сей счет. Таким образом, мы с Брижит впервые спали в одной постели, не вздрагивая при малейшем шорохе в коридоре.
Я подарил маме машину «бугати» с откидным верхом, заплатив 50 000 франков. На этой старой развалюхе мы ездили в порт Сен-Тропе, играли с приятелями в «детский футбол» в тех самых бистро, которые сегодня оккупируют миллиардеры: «Горилла», «Пересадка», «Кафе искусств». Мы колесили по проселочным дорогам, подчас вынужденные подталкивать «бугати», если она застревала на месте, словно упрямый осел. А на обратном пути набирали хворост для камина в нашей комнате. И занимались любовью в отражении его пламени.
Дата возвращения неумолимо приближалась. Брижит испытывала что-то похожее на шок. Ей не хотелось ехать в Париж.
– Увези меня куда-нибудь, – просила она.
– Куда?
– В Италию, Испанию, на Таити. Если ты отвезешь меня к родителям, мы никогда не будем счастливы.
Это было ребяческое неблагоразумие, но в каком-то смысле она была права. Ее не следовало отпускать, не следовало принимать всерьез гнев и угрозы родителей. Брижит исполнилось 17 лет, и я считал, что наказание за совращение малолетней мне уже не угрожает. Я и сам был молод. Но возобладал разум. Был ли это только разум?
Вернувшись в Париж, Брижит очень переменилась, в ней словно что-то надломилось. У нее в руках был Грааль, а она его теряла.
Всякий раз, отпуская вожжи, Пилу тотчас стремился исправиться, компенсируя свой либерализм вспышками пугавшего Брижит гнева. Однажды она позвонила мне на Орлеанскую набережную, говорила шепотом, и я понял, что случилось что-то серьезное.
– Мне надо с тобой немедленно встретиться.
– Приезжай, я жду тебя.
– Не там – слишком опасно.
– Тогда на площади Сен-Мишель, при выходе из метро. Идет?
Через полчаса мы встретились в условленном месте. Брижит была бледна и бросилась мне на шею.
– У тебя есть револьвер? – спросила она.
– Тебе прекрасно известно, что нет. А в чем дело?
– Тебе надо им обзавестись немедленно.
Из ее сбивчивых объяснений я понял, что Пилу вызвал ее к себе в кабинет, открыл ящик стола и сказал: «Смотри». Брижит наклонилась, чтобы разглядеть.
– Что это такое? – спросил Пилу.
– Хм… Пушка, – слегка озадаченно