Павлович был в плохом настроении. Еще со съемок позвонил домой сообщить, чтоб не волновались, он задерживается, жена расстроенным голосом ответила: сына нет и нет, в поликлинику они не попали. «Вечером разберемся», – торопливо пообещал Илья Павлович, поймав взгляд Марины Олеговны, недовольной, что он так долго говорит по дорогостоящему средству связи… Теперь вот предстояло отчитывать сына, а это Алексееву всегда было как-то неловко.
Тяжело поднялся по черной лестнице, избегая разговоров с сослуживцами, закрыл камеру в шкаф, сдал ключ на вахту и, не прощаясь с Мариной Олеговной, отправился домой.
Троллейбус почти пустой, много свободных мест. Основной поток возвращающихся с работы давно миновал. Илья Павлович сел, положил сумку на колени. Снял кепку, вытер платком лоб.
– За проезд рассчитываемся, – остановилась над ним кондукторша.
Илья Павлович пошарил в кармане, показал проездной.
Кондукторша недовольно кивнула, опустилась на ближайшее свободное сиденье, принялась сортировать деньги. Илья Павлович смотрел, как мелькают в ее руках синие, зеленые, розовые бумажки, мятые и свеженькие; почему-то не мог оторваться. Ему захотелось спросить, сколько получают кондукторы и какой у них в среднем сбор за смену, какой график работы… Одумался, не спросил. Мотнул головой, уставился в окно, за которым светится тысячами разноцветных огней вечерний город.
Еще завтра, послезавтра – и суббота. Два совсем свободных дня. Может быть, выберутся семьей на дачу. Там много бы еще надо сделать до снега. Пора и яблоньки, вишни, клубнику укрыть, ботву и мусор сжечь, развинтить поливные трубы… Да, обязательно надо съездить. Погода как раз самое то. А через неделю, глядишь, уже и зима навалится…
На качелях на детской площадке сидит человек. Слегка отталкивается ногами от земли, покачивается, и по двору, в прохладном, мертвеющем воздухе плывет ленивый, наводящий тоску и беспокойство скрип заржавевших подшипников.
Алексееву до своего подъезда остается десятка два шагов. С качелей окликнули: «Илья! Илья, погоди». Илья Павлович узнал этот голос. Поморщился, остановился.
К нему шел Максим Петров. В старом плаще, патлатый, щетинистый, заметно постаревший за те несколько месяцев, что они не встречались.
– Здравствуй, Илья, – тревожным, опасливо-заискивающим голосом поздоровался Максим, протянул руку.
– Здравствуй.
– Как живешь? М-м… Как семья?
– Да так же. – Алексеев пожал плечами. – Всё так же.
От Максима попахивало свежей водкой, но пьяным он не казался – скорее растерянным и расстроенным.
– Слушай, я тебя тут жду… часа два просидел. Как знал, что ты пойдешь. Все порывался уходить, поздно ведь, а что-то не пускало – ждал. Дождался вот.
– Н-да, – кивнул Илья Павлович. – И что? – Он стал раздражаться и злиться. – Денег занять?
– Нет-нет, – не слыша его раздражения, отмахнулся Максим, – денег не надо. Надо поговорить. А?
– Нет, Максим. Я спешу домой.
– Пятнадцать