Мамочка моя, так ведь это, если и дальше так пойдет, чего ж это будет-то, а?..
А кто это так нагло теребит меня за рукав? Кто этот безумный смельчак? Ну, я ему сейчас… Егорка, ты?
– …Государь, государь, просыпайтесь! – Шелихов настойчиво трясет меня до тех пор, пока я не открываю глаза.
Это что же? У нас гражданская война на носу, а мне сны про победу над Японией снятся? Надо же… А как все было красочно! Вот только Шаляпин и Рахманинов никак не могли присутствовать на торжествах. Им сейчас лет по пятнадцать…
Рассказывает Олег Таругин
(цесаревич Николай)
Мы медленно приходим в себя после крушения. На станции развернуто что-то вроде полевого госпиталя, куда срочно вызваны врач, двое фельдшеров и сестра милосердия из ближайшей земской больницы. Пятеро атаманцев уже унеслись в уездный город за медикаментами и дополнительным медперсоналом. Гревс расставил посты, мобилизовал всех железнодорожников, и теперь мы пытаемся связаться с Питером и Москвой.
Бледный телеграфист трясущимися губами в очередной раз сообщает, что связи нет. Бледный он потому, что над ним стоят двое конно-гренадеров с «пищалями» в руках. Один из них, молодой, но удивительно усатый и бородатый вахмистр, нагибается к телеграфисту и, похлопывая его по плечу (от чего бедолага приседает), низким голосом просит: «А ты еще постарайся, постарайся, а?!»
Наши связисты в сопровождении десятка атаманцев уже умчались вдоль линии. Сразу же, как только выяснилось, что связи с Питером и Москвой нет, мы с Гревсом отправили летучую бригаду на предмет починки нарушенной линии. Ведь Владимир Александрович наверняка отдал своим сподвижникам приказ перерезать связь…
Черт возьми! А Шенк-Дорофеич еще мне лекцию читал про мое неумение! А сами-то, сами! Спецы, млять! Проморгали натуральный заговор. Впрочем, им не впервой. Вот так же СССР проморгали! Ну, ничего, ничего… Я вам не покойный Пуго, я стреляться не стану. Я вам тут такое ГКЧП устрою – мало не покажется…
Пока мне делать нечего, и потому я гоняю в мозгах возможные варианты дальнейшего развития ситуации. Надо полагать, Владимир Александрович, ежели не дурак (а на дурака он явно не тянет! Добро бы меня, но Альбертыча с Дорофеичем переиграл!), обвинит во всем случившемся меня. Он, конечно, еще не в курсе, что я остался в живых, но исключать такую возможность он не станет. Чего он точно не знает, так это того, что уцелела почти вся моя свита. Вот это будет для него сюрпризом, причем весьма неприятным…
– …Государь, государь! – рядом со мной возник Егор. – Есть связь! Пытаемся связаться с Кремлем…
До Кремля удается достучаться минут через сорок («Дело ж почты – дело дрянь!»[2]). Москву информируют о произошедшем. В ответ Глазенап передает, что от командующего гвардией получено сообщение об удачном покушении на Александра III. Согласно версии В. А., погибли все. Чудом остался жив только он и двое его людей.
Я отдаю приказ поднять по боевой тревоге все части Московского военного округа и ввести в Первопрестольной осадное положение. Дополнительно полковник Келлер вводит режим усиленной охраны в Кремле. Через