кролик
Это не тот кролик, дорогие друзья, которого доктор Дмитрий Степанович Дулин приносит дочурке каждую субботу из своей лаборатории и уносит обратно в понедельник утром. Тот принадлежит не к общей экспериментальной группе, а – к «контрольной», в которой доктор «инъектирует» кроликов спиртом, чтобы определить влияние алкоголя на их поведение. Остается определить, к какой группе относится сам доктор…
«Довольно счастлив…» доктор «был в товарищах своих»… Вот уже Дмитрий Степанович не просто доктор, а заведует отделением, где лечат больных, страдающих алкогольным параноидом. «Дела в отделении шли хорошо», карьера катилась как санки с горки, – да никогда не знаешь, куда тебя занесет. Наступает момент, когда доктору в силу его служебного положения приходится решать не судьбу кролика, а – известного диссидента, бывшего генерала, Ничипорука, «пациента» спецотделения НИИ, в котором работает Дулин. Просьба, вернее, распоряжение администрации не то проконсультировать, не то провести экспертизу по делу больного смутила неискушенного в таких делах Дмитрия Степановича. То ли за советом, то ли с жалобой на неизбежность случившегося обращается он к своему знакомому, известному психиатру и геронтологу, профессору Винберг…
Любую проблему в любой отрасли медицины от психологии до генетики готов обсуждать не потерявший свой талант и знания за 20 лет, проведенных в Сталинских лагерях, профессор Винберг. Только не эту… Разве что, упомянуть о своем друге по концлагерю, литераторе Рильке, который до войны благословлял три года лечения от алкоголизма в психбольнице? «…A ныне именно в психбольницы…“, – продолжает профессор…
Не дослушал сказку, не понял намек «добрый молодец», доктор Дулин. Иначе не похвастался бы он при очередной встрече с профессором:
«… – Вчинил я ему алкоголизм. Наверное, теперь лечиться пойдет. – Что? – переспросил Винберг. – Как вы сказали? Вы отправили его в спецбольницу? – Да какая разница, Эдвин Яковлевич?
– Вы валяете дурака, Дулин? Или действительно дурак? – сказал этот интеллигентный профессор…
…Дулин на него страшно обиделся. – Как же так, Эдвин Яковлевич, вы же сами говорили про этого Рильке, что он только о том и мечтал, чтобы признали невменяемым и в лагерь не отправляли… Вы же сами… – залепетал оправдательно Дулин.
– Что мы сами? В тридцатые годы не было галоперидола! Аминазина! Стелазина! Не было! Вы отправили его в камеру пыток, Дмитрий Степанович. Можете пойти и написать на меня донос…
Замолчал, скривив рот. Какая подлость… какая подлость повсюду… – А что? Что я должен был делать-то? – с тихим отчаянием спросил Дулин. – Он ведь и вправду… ну, не совсем… того… Как надо было поступить?..
«Уезжать, уезжать, скорее уезжать, – подумал он. И еще: – Какой народ! Так себя ненавидеть!»… На этот вопрос каждый отвечает сам. Простите, Дмитрий Степанович, мою грубость.»
В заключение автор повествует о том, как жена запившего