Дошла очереди и до Макарова; невысокий, уже начавший полнеть мужчина остановился возле него и поманил пальцем. Они сделали несколько шагов от насыпи и остановились так, что стали невидимыми для охраны.
– Послушай, приятель, у меня к тебе есть серьезное дело, – и он жарко зашептал Владимиру на ухо. Суть сводилась к предложению бежать вместе с ним, Познеком. У него есть окно, через которое можно уйти на Канарские острова, на берегу есть человек, он поможет найти катер или парусник. За побег следует заплатить три тысячи франков, понятно, денег сейчас ни у кого нет, но тот человек подождет, пока что достаточно будет расписки. Мне нужно два-три надежных человека, таковы условия хозяина. Одного он уже нашел, но если у тебя найдутся свои подельщики то еще лучше.
Познек ему сразу не понравился: в лице слишком много лисьего, а его круглые глазки таращились явно глупо, хотя он и пытался придать взгляду умное выражение. Макаров отказался, сославшись на плохое здоровье.
– Браво! Вы правильно поступили, поручик, – заявил, услышав об этом, Оболенцев. – Обрати внимание, Володя, он обратился именно к тебе, а не ко мне. И знаешь, почему?
– Знаю. Потому что ты похож на губернатора, случайно напялившего на себя арестантскую робу. К тебе подойти даже страшно, – ответил Владимир.
– Ну, неужели, я и впрямь так представительно выгляжу,– рассмеялся ротмистр, – что даже могу напугать провокатора? – Оболенцев стал серьезен. – Нет, Володя. Вот ты его кожей ощутил, но его легко можно вычислить логически. Он не подошел ко мне, потому что у меня всего лишь год, и я не сорвусь в бега, причем в очень сомнительной компании, где есть все шансы заработать пятерку за побег. Вот ты совсем другое дело, ты побежишь, так как у тебя большой срок. А теперь ответь мне, ты с кем-нибудь делился, сколько тебе сидеть? Нет! И я тоже только с тобой. А у Познека есть такая информация, и получить ее он мог только от начальства, следовательно, он с ними связан и работает на них. И ты принял правильное решение: держаться от него подальше. – Ротмистр немного помолчал, выравнивая лопатой откос насыпи, затем снова заговорил, задумчиво глядя на синеющие над горизонтом горы.
– Ты знаешь, Владимир, что я вообще думаю о побеге? В принципе, я отношусь к этому отрицательно. В перспективе у беглеца нет почти никаких шансов уйти отсюда, из центра Марокко. Другое дело с побережья, но до него еще нужно добраться, а без знания языка это немыслимо. Если бы с нами вместе, я имею ввиду, с христианами, не тянули свои сроки мусульмане, то все эти тюрьмы, лагеря и воинские части вообще бы не охранялись. Бежавшие европейцы, почти все без исключения, (если оно и есть, то очень ничтожно), попадают в плен к арабам, где их не ждет ничего, кроме мученической смерти. И тогда они идут на все, чтобы вновь вернуться под французскую защиту. Так какой смысл бежать? Не зная арабского языка, ты не сможешь перейти эти все ихние Атласы, населенные дикими племенами, а на равнинах тебя будут ждать те же арабы или патрули легионеров.
Они бы не обращали на провокатора