Руны смерти, руны любви. Инге Кристенс

[60] ищет, кому бы подать милостыню, а «Кама-сутру» воспринимает исключительно в качестве учебника по акробатике. Впрочем, так оно, наверное и правильнее. Был недолго в жизни Рикке один повернутый на Индии чувак, который чуть руку ей не вывихнул, следуя этой самой «Кама-сутре». Но, черт возьми, это было так увлекательно – забираться в постель, раскладывать перед собой потрепанную книгу и добросовестно пытаться повторить все эти «способы возлежания»…

      К счастью, Рикке ошиблась насчет Хенрика. Неизвестно, читал ли он индийские трактаты или учился любви по наглядным пособиям (по производству этих самых пособий Дания стоит на втором месте в Европе, уступая лишь Венгрии), но науку любви он освоил хорошо. Даже очень хорошо. Секс с Хенриком оказался не просто любовной игрой, а чем-то вроде таинства. Хенрик не просто любил, он священнодействовал. И делал это очень красиво, даже утонченно.

      – Satur libido parit, – сказал Хенрик, когда все закончилось и перевел, – сытость рождает похоть.

      – Откуда ты знаешь латынь? – спросила Рикке, поднося к губам чашку с остывшим кофе. – Изучал право?

      Столик они только чудом не опрокинули, потому что резвились на краю кровати.

      – Разве я похож на законника? – удивился Хенрик, хотя как раз на законника он и был похож. – Я изучал историю искусств в Кембридже.

      – Завидую тебе, – Рикке закатила глаза к потолку, – это, наверное, очень приятно, изучать историю искусств. Не учеба, а сплошное развлечение.

      – В какой-то мере ты права, – согласился Хенрик. – Моим друзьям-математикам приходилось сложнее. Но зато один из них за пять лет сколотил себе состояние, играя на бирже, а другой стал директором департамента в Хьюлетт-Паккард и это еще не предел. А я…

      – А ты владеешь картинной галереей, в которой так удобно заводить знакомства с женщинами! – подколола Рикке.