что я догадался еще, из Ясс отправить царице просьбу прислать для валиде дорогой эгрет![14]»
Спросил у Хвостова:
– А как же драгоман Порты, господин Мурузи, такой же прохвост, как и его братец, князь Валашский? Тот все норовит учинить нам какую-либо пакость.
– Коварен и подл. Не зря же он родом из Фанары, квартала в Константинополе, где живут греки. Прусский посланник Гаффон метко сказал: «Фанара – университет подлости».
– А как турки относятся к тому, что во Франции республика? – спросил Михаил Илларионович немного погодя.
– Турецкие риджалы[15] расценивают французскую революцию как благоприятный факт: устранена опасность франко-русско-австрийского союза. Великий визирь сказал: «Хорошо, что во Франции республика: ведь республика не сможет жениться на австрийской эрцгерцогине!» А французские агенты постарались уверить турецкое духовенство, что раз во Франции покончено с христианской религией, то, значит, французы стали ближе к магометанам.
– Недурно придумано, – усмехнулся Михаил Илларионович.
Кутузов беседовал с полковником Хвостовым до ночи. Когда Хвостов ушел, Михаил Илларионович вышел на балкон.
Над Константинополем и проливом плыла полная луна. С балкона открывался великолепный вид. Внизу, у ног, лежали Пера и Галата, где живут «франки». За Галатой тихо плескались воды залива Золотой Рог. Теперь, в свете луны, он был сверкающим, серебряным. А за ним простерся сам Истамбул: плоские турецкие крыши, высокие минареты, разнообразные купола, блестящие позолотой, и купы деревьев.
Вот голубоватая в лунном сиянии громада сераля – дворца султана. Здесь живут его жены, наложницы, евнухи и бесчисленные слуги – все эти нелепо-странные хранители парадной султанской шубы, обрезыватели султанских ногтей, сторожа султанского попугая. А вот купол Айя-Софии, обставленный с четырех сторон стройными, как свечи, минаретами.
Но над всем Константинополем на холме возвышаются громоздящиеся друг на друга купола грандиозной мечети Сулеймание. Они кажутся выточенными из слоновой кости. А там, за мысом Сарай-бурну[16], раскинулось Мраморное море, и за ним смутно темнеют очертания гор азиатского берега. Как из сказки «Тысяча и одна ночь».
Приятно посидеть в такую мягкую лунную ночь, но еще ждут дела – надо написать письма.
Михаил Илларионович вернулся к себе в кабинет. Взглянул на подарки великого визиря, лежащие на столе, и подумал о жене.
«Табакерка с алмазами ее, пожалуй, не заинтересует. И мыло адрианопольское, хотя считается лучшим. Катенька моет лицо хлебным мякишем, говорит – лучше всякого мыла. А вот девять кусков шелка из Алепо разных цветов на девять платьев – это доставит удовольствие!.. Модница! Кокетка!» – снисходительно улыбнулся Кутузов и стал писать письмо жене.
V
Осмотревшись в Константинополе, Кутузов начал