беспокойся. Мы разработали свою собственную систему, и работает она превосходно. Я сам ее придумал, после того как в десятом году побывал в Штатах и сходил на бейсбольный матч. Те, кого вы называете подающими, разминались перед матчем на боковых линиях. Ну и вот, будучи человеком науки, я перегнулся через ограждение и спросил, всегда ли они тренируются с мячом одного и того же размера. Оказалось, что так оно и есть, по крайней мере, они сказали, что это так. Почему? – спрашиваю. А почему нет? – спрашивают в ответ они. Тогда я им объяснил, что с точки зрения физики и физиологии совершенно очевидно, что они добились бы огромного роста своего мастерства, если бы тренировались с мячами различных размеров – начиная от мячика величиной с горошину и кончая футбольным мячом. Возникающие при этом трудности и неудобства превратят их в настоящих чемпионов, когда дело дойдет до мяча, удобно ложащегося в ладонь и имеющего идеальный вес и плотность, необходимые для качественного броска. Не знаю, взяли они на вооружение такую систему или нет, но мы, как ты увидишь, ее придерживаемся. Между прочим, ты на каком-нибудь музыкальном инструменте играешь?
– Нет.
– А она играет.
– Кто – она? – спросил я.
– Она оказалась здесь из-за своего отвращения к кузнечикам.
– А разве в полях кузнечиков нет?
– Только не на такой высоте.
– Откуда же она, если так ненавидит кузнечиков?
– Из Парижа. У них там, в Париже, кузнечиков пруд пруди.
– Что-то я ни одного не видел.
– А ты долго там был?
– Два дня.
– Два дня – не срок. Но все равно, инвазия начинается только в конце мая – начале июня. Мисс Маевска жила там круглый год и каждый раз в начале лета страдала от жестокого эмоционального расстройства.
– Зачем вы мне об этом рассказываете?
– Здесь все об этом знают. В августе ее семья имела обыкновение ездить на юг Франции, и, когда ей было четырнадцать, там случилось нашествие саранчи, из-за чего она здесь и оказалась. Весь Прованс кишел этой чумой, и это было свыше ее сил.
– Она француженка? Что это за имя – Маевска?
– Она польская еврейка, но она, да, француженка, хотя если прислушаться к ее речи повнимательнее, то можно обнаружить незначительный акцент.
– Понимаю.
– Думаю, пока еще нет.
Хоть я и продолжал неустанно практиковаться во время Второй мировой войны, но именно в Шато-Парфилаже меня научили (и это очень тесно ассоциируется с годами моего свободного заточения там) кочевническому применению одеяла. Марлиз почти и не знает, что такое одеяло, но там, вверху, где воздух разрежен, а снежная буря в любое мгновение готова наступить на пятки сверкающему летнему солнцу, носить одеяло просто необходимо.
Одного одеяла густой виргинской шерсти, туго связанного, достаточно длинного, чтобы сложить его вдвое или даже вчетверо, и накинутого на плечи в качестве пледа, было достаточно и для зимы, и для лета. В комнатах у нас не