зубы, “Я отдаюсь, но со слезами”. Разнокалиберный строй липких стаканов звякал в такт игре. Под рукой у тапера на пюпитре вместо нот лежали кольт и простреленная Библия.
Столы жались друг к другу, зарывшись ножками в свежие, насыпанные перед открытием опилки, образуя что-то вроде вольера вокруг добротно сколоченной сцены. Голубые с белым указатели в виде руки в перчатке с вытянутым перстом ненавязчиво намекали отягощенным леди и джентльменам на две двери, скромно виднеющиеся в конце зала. С правой стороны от стойки гигантской змеей изгибалась и ползла в темноту, к номерам, лестница из мореной доски. Слева от входа крутилось, сверкая надраенной бронзой, колесо рулетки: слышался глухой перестук стаканчиков, крапчатые кости скакали по зеленому сукну, одних делая счастливыми, других заставляя туже затягивать ремень.
Адамс вскрыл еще пару бутылок; бренди золотым янтарем заискрилось за толстым стеклом. Старик приветливо улыбнулся, что сделало его похожим на грецкий орех, и почесал загорелую плешь. Он невпопад подсвистывал таперу и, не спуская глаз с двери, следил за каждым, кто входил в салун.
В самый разгар веселья дверцы “пни меня, я не обижусь” 35 сыграли. В зал вошли двое. Один, мрачный, заросший до глаз смоляным волосом, трезвил горожан колючим, как шип, взглядом. Из-за дальнего столика нервно и высоко плеснул женский вздох:
– С ума сойти – Крэйзи… Сам Диззи Вуд!..
Вторым, едва достигая плеча Диззи, стоял По, по прозвищу Опоссум,– хитрый, как двести чертей, настолько же коварный и живой, словно ртуть. Засаленная кожаная безрукавка сидела на его голом, загорелом, жилистом, как ремень, торсе точно влитая. В руках тускло поблескивала барабанная винтовка Кольта36. Опоссума в Монтане уважали… Одному бесу было известно, как этому отпетому шулеру под десятками самых придирчивых глаз удавалось оставить в дураках каждого, кто садился с ним за карточный стол. Масть всегда шла к нему, что лосось на нерест, и в его руке, как по колдовству, оказывался победный “фулл хауз”37.
Салун поутих. “Джентльмены удачи” как гвоздями приколотили к себе общее внимание. То тут, то там слышалось шушуканье и шебуршение сродни мышиному; на большинстве лиц застыли гримасы подобострастия и испуга. Все прекрасно знали, что если кто и должен быть повешенным, так это именно данная парочка. Крэйзи убивал, грабил фургоны и почтовые дилижансы с той обыденностью и проворством, с какими плотник забивает гвозди. Поговаривали, что он и По даже продавали оружие краснокожим и подстрекали их к войне…
– Уж этот сукин сын, как пить дать, попадет на виселицу! – шумели меж собой обыватели, но все прекрасно помнили и слова шерифа: “Сначала этот волк должен попасть в капкан закона. А закон здесь я, а это отнюдь не ваша компания: с вилами, лопатами и ржавыми револьверами”. Да, по совести говоря, охотников до закона в Рок-Тауне не больше, чем пальцев у безрукого… и с этим особенно никто не спорил.
Глаза Диззи схватили и обожгли зал