том, что радуюсь тому, как она быстро опускает глаза, когда я прохожу мимо.
По пути попадаются еще несколько коллег. Совершенно очевидно, что их в большей или меньшей степени, чем Джеффа, коробит мое присутствие, и никто не дарит мне улыбок, чтобы я могла улыбнуться в ответ, как год назад. Даже новенькие, с кем я мало знакома.
Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на боль потери и слезы во взглядах, когда зашнуровываю коньки и собираю темно-каштановые волосы – насколько позволяют короткие пряди – в кургузый конский хвост. Если не считать толстовки с капюшоном, вытащенной из багажника вместе с коньками – а без них я никогда не выхожу из дома, – моя экипировка совсем не годится для фигурного катания, но меня это не волнует. На душе и в мыслях полный сумбур, пока я не ступаю на лед. И тотчас воздух кажется свежим и бодрящим, и звук скольжения лезвия по льду – не то скрежет, не то шипение – ласкает слух. Я улыбаюсь, выезжая на середину катка, разворачиваясь и набирая скорость для исполнения одинарного лутца. Сердце екает, прежде чем коньки отрываются ото льда. Ничто не сравнится с этим чувством парения в невесомости. Я приземляюсь и закручиваюсь во вращении стоя, наклоняясь с вытянутыми руками, высоко поднимая левую ногу и подтягивая стопу к правому колену. Потом плавно опускаю ногу вниз, прижимаю руки к груди, вращаясь все быстрее и быстрее, и окружающий мир сливается в пятно. В моих самых счастливых снах это вращение длится бесконечно.
Когда я возвращаюсь домой, Лора сервирует стол к ужину и откликается на мое появление лишь мимолетным взглядом. Наверху, в ее комнате, надрывается от крика австралийский попугай, Дакки, требуя, чтобы его выпустили из клетки, чего она больше никогда не делает. Лора, в наушниках, трясет головой в такт какой-то песне, которую я не слышу. Обычно ей не разрешают сидеть за столом в наушниках во время еды; семейная трапеза – зона, свободная от технологий, где наши глаза и уши обращены друг к другу. Помнится, мы частенько ворчали по этому поводу – Лора, Джейсон и я, – но думаю, втайне нам всем нравились такие перерывы. Более того, нам нравилось общаться друг с другом. Джейсон на три года старше меня, а я на три года старше Лоры, но, когда мы были вместе, этих шести лет разницы как будто не существовало. Не все братья и сестры могут похвастаться такой близостью; я это знаю и потому еще больше дорожу нашей связью. Ни слова не говоря, я забираю у Лоры две тарелки и помогаю накрывать на стол. Кайф от пребывания на льду постепенно угасает, пока мы хлопочем в тишине.
Лора напоминает женскую копию Джейсона в четырнадцать лет. У нее такие же длинные ноги, неуклюжие руки и узкое лицо. К счастью для моей сестры, у них обоих шикарная грива медово-каштановых волос, вьющихся от природы. Мои волосы лишь отдаленно напоминают нечто подобное, да и то после часовой укладки щипцами для завивки. Впрочем, подбородок у Лоры очерчен мягче, чем у него, и даже при том, что на ее щеках еще сохраняется младенческая округлость, невооруженным глазом видно, что она унаследовала потрясающую