кем тебе необязательно было прятаться за маской безмятежной соискательницы приключений по жизни.
Нет, конечно, ты сейчас можешь сказать многое, но это будет нечестно, потому что правда обличительна и сурова, так как она разрушит основу того, что мы построили за 2 тысячи лет после рождества Христова. И ни ты, ни я, ни сотни таких же, жаждущих любви и ласки сердец, не смогут выразить словами то лицемерие, с которым нам приходится уживаться бок о бок ради всеобщего благополучия и социального равноправия.
Апологеты нравственного порицания забывают о том, что помогают адвокатам зарабатывать деньги на бракоразводных процессах и докторам – на лечении обманутых супругов. Ах, да, я забыл ритуальные агентства, извлекающие прибыль после того, как очередной «Венецианский мавр» задушит очередную «Дездемону». Капитализм возвышает золотого тельца, а нравственные вопросы, как, впрочем, и все остальные, его интересуют постольку, поскольку из этого можно извлечь прибыль. Хотя и социализм, скажем честно, не преклонял свои колени перед верностью супругов. Ведь он был порождением коммунизма, считающего женщину всеобщим достоянием и клеймящего брак пережитком буржуазного частнособственнического интереса.
Извини меня, моя маленькая девочка, за это отступление, но ведь и мне приходилось каким-то образом оправдывать то, что между нами происходило. Когда-то я тоже был женат, но в отличии от тебя, я сбросил эти оковы со своих плеч. Не потому что я лучше, а скорее наоборот, потому что я был хуже тебя. Я больше не мог жить с той, которая разрушала меня своей ревностью, доходящей до безумия. Причем, как правило безосновательно, в угоду своему лихорадочному эмоциональному состоянию. Ну разве я мог быть тем, кто меняет девчонок как перчатки?
Кстати я надеюсь, ты никогда не узнаешь ответ на этот вопрос, и дверца в моё зазеркалье останется для тебя и всех остальных закрытой на ключ. Знаешь, ты ведь и была моим зазеркальем, в которое я возвращался всякий раз, когда твоего мужа не было рядом. И это был наш мир, и те чудесные мгновения, которые мы переживали в нём не сравнятся по своей остроте, опасности и вкусу ни с чем другим.
Я уверен, что даже яблоко, дарованное змеем Еве в Эдемском саду было менее сладким, чем ягоды винограда, которые скатывались с твоей груди ко мне в рот в моменты наших причудливых игр на круглой кровати в окружении зеркал и мерцающего света неоновых ламп. Хотя, о чем это я, моя маленькая девочка, ты ведь и сама прекрасно помнишь то, что происходило там, на этом бесстыдном ложе, повидавшем многих грешников, коими толкует их Библия.
Ты была вкусна как лучшее блюдо престижного элитного ресторана. И мне всегда безумно хотелось откусить кусочек твоего милого слегка оттопыренного ушка или вздернутого остренького носика! И когда я говорил тебе об этом, ты смеялась, закрывая лицо ладошками, и пряталась от моих игривых и, казавшихся тебе тогда смешными, укусов.
* * *
Ты помнишь, как это было в первый раз? Тогда тебе пришлось помочь мне сделать этот шаг за грань,