порицаниях: «Ты-ль это, слабое дитя чужих уроков, Завистливый гордец, холодный Сумароков!» (I, 164). В статье «О драме» (1830) Пушкин ставит Озерова с его попыткою дать трагедию народную выше Сумарокова: «Сумароков несчастнейший из подражателей. Трагедии его, исполненные противосмыслия, писанные варварским изнеженным языком, нравились двору Елисаветы, как новость, как подражания парижским увеселениям. Сии вялые, холодные произведения не могли иметь никакого влияния на народное пристрастие». В библиотеке светской дамы до появления «Истории» Карамзина не было ни одной русской книги, говорит Пушкин в «Рославлеве», кроме сочинений Сумарокова, которых Полина никогда не раскрывала (IV, 111). Но песенки, притчи и даже трагедии Сумарокова, в которых женщина впервые заговорила о себе, знали русские дворяне конца XVIII века, и выдержки из них вносились в песенники и в другие литературные сборники XVIII века. В «Трудолюбивой пчеле» Сумарокова, первом общественном журнале 1759 года, впервые явились и стихи русских поэтесс.
В.К. Тредиаковский
Отзывы Пушкина о Державине разнообразны, но существенные мнения выражены в письмах 1825 года: «Кумир Державина 1/4 золотой, 3/4 свинцовый… Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова) – он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии – ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы (исключая чего знаешь). Что же в нем? – мысли, картины и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудного подлинника. Ей-богу, его гений думал по-татарски – а русской грамоты нe знал за недосугом. Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем о нем (не говоря уже о его министерстве); у Державина должно сохранить будет од восемь да нисколько отрывков, а прочее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова» (VII, 133). Этот отзыв не преувеличен, если вникнуть в значение русской оды, которая началась Ломоносовым и кончилась Пушкиным. История русской оды – это выдающаяся страница истории русской поэзии и даже русской истории, или русского самосознания. Ода являлась передовой мыслью русского общества, уясняла события времени, предшествовала «Истории» Карамзина. Под пером Пушкина она уже явилась лучшим выражением международной политики.
На первых порах оде выпала благодарная роль в русской поэзии XVIII в. Естественно ожидать несовершенства оды и первые робкие шаги в звучных стихах Ломоносова, который создавал литературный язык и стих, боролся с народной стихией и соразмерял русский литературный церковнославянский стиль. Религиозное настроение, научные взгляды на природу, восторг перед Великим Преобразователем придают искренность и какую-то теплоту искусственным стихам Ломоносова, с его подражательной манерой смотреть на все глазами классического мира, его мифологии и героев. Поэты школы Ломоносова