за помощью к Марии Федоровне Рыбинской, директору школы № 146, где учился Леня. Ребятишки сколачивались в бригады и трудились летом на полях совхоза. В основном им поручали работы, не требующие больших физических усилий: прополку морковки, свеклы, репы, турнепса, кормление птиц. В качестве поощрения раз в день выдавали целый стакан молока и дополнительный кусочек хлеба. А зимой тем же составом ребята работали в госпиталях.
Осенью 1943 года в первый класс пошла Лиечка. Но не в ту школу, где учился брат, а в 322-ю на Бородинской улице. Тогда вновь было введено раздельное обучение: с одной стороны Бородинки находилась мужская школа, напротив через дорогу – женская. Она была совсем рядом с их домом на Загородном проспекте, но и это расстояние в тех условиях еще надо было преодолеть. Однажды бомбежка застала стайку ребятишек прямо на пороге школы. В их числе была моя мама. На ее левой ноге навсегда остался шрам от осколка – как напоминанием о том дне. Зоя Михайловна сама обработала рану: почистила, зашила, перевязала. Лиечка даже не пикнула. Тогда как Давиду Васильевичу, державшему дочь, от увиденного стало плохо, и он брякнулся на пол, потеряв сознание.
Лия, вообще, росла не капризной. В войну дети быстро привыкали быть терпеливыми. Ближайшее бомбоубежище располагалось в подвале соседнего двора. Днем ли, ночью, когда надо было туда спускаться, молча вставала, одной рукой брала свою единственную уцелевшую тряпичную куклу, другой – мамину ладонь и шла. И так почти три года… Но вот по сей день не может выносить шума работающей бормашины и пылесоса, потому что эти звуки напоминают ей свист падающих бомб.
Истории мамы и бабушки о войне, о блокадном быте – одни из самых ярких впечатлений моих детских лет. Им было что мне рассказать! Как проходили их дни. Как часами выстаивали на морозе в очереди за хлебом, который хлебом-то сложно назвать, потому что это была зеленоватого цвета склизская масса – смесь опилок, травы и жмыха с грубопомольной мукой. Канализация не работала, отопления не было, водоснабжения и электричества тоже. Жили при лучине. Лампой служила керосинка, но разжигали ее нечасто. Она сильно чадила, да и керосин приходилось экономить. Печь заменяла буржуйка, которую растапливали паркетом и книгами. За водой ходили на Фонтанку, к 21-му дому, где и сейчас находится спуск с набережной. Это рядом с Аничковым мостом. Именно там зимой находилась прорубь. Сегодня я преодолеваю за десять-пятнадцать минут то расстояние, на которое мама и бабушка в своих походах за водой тратили полдня. И у меня сжимается сердце, когда я представляю, как они, голодные, обессиленные, коченея от стужи, брели по темным, изрытым бомбами улицам, с обледенелыми ведрами в руках, провожая глазами встречные саночки с замерзшими трупами.
Мама до сих пор не может читать книги и смотреть фильмы о блокаде. Всему написанному и снятому на эту тему она и ее семья были живыми свидетелями. Детское сознание навсегда запечатлело картину, как между их подворотней и гастрономом на углу со Звенигородской улицей стоял