ловлю себя на том, что сквозь очки давно уже рассматриваю свою Настеньку, ее греческий носик, спящие веки, маленькое ушко с маленькой родинкой на мочке… А вот и ее хрупкое плечико, которое я так долго искал во сне… Чего ей недостает?
После завтрака я читаю Настеньке о Семене, она внимательно и, кажется, с интересом слушает, молчит какое-то время, затем спрашивает:
– Мы едем вечером в Ялту?
– А как же наш теннис?
К ракеткам мы еще не прикасались.
– Ты можешь заняться бегом или поиграть с кем-нибудь…
– Но ты же сама не поедешь? Крымские дороги с их бешеными поворотами и спусками…
– Мы с Антоном…
Мы лежим совсем рядышком, как всегда после завтрака обсуждая программу сегодняшнего дня, и, чтобы видеть ее глаза, мне приходится приподняться на локте.
– Если ты не против, мы с Антоном…
– Настенька…
Я понимаю, что теннис ее интересует меньше, чем Антон, а мой рассказ о Семене она и вовсе пропустила мимо ушей. Сделать обиженный вид, чтобы испортить Настеньке настроение? Пропадет день.
– Настенька, – снова произношу я, – ты у меня такое чудо…
Я целую ее, целую ее закрытые глаза, ушко, а руками шарю в поисках узелка пояса…
– Какой ты тяжелый…
Это я молча проглатываю, добиваясь своего, и когда, кажется, вот-вот достигну блаженной вершины, слышу вдруг:
– Давай сядем… Мне очень нравится…
– Как, – спрашиваю я, – сядем?..
Настенька, ничуточки не смутившись, сама берется за дело, усаживает меня поудобней…
– Держи же, – злится она, – держи меня…
Что такое она творит?
– Какой ты неуклюжий…
Полчаса спустя я соглашаюсь:
– Езжай со своим Антоном.
– Ах, Андрей, ты у меня такая прелесть.
Ради такого признания идешь на все.
Пока Настенька собирается, мой Семен томится в одиночестве. Сиротливо ютится на краешке стола в ожидании будущего. Какого будущего?
Иногда я тихо терзаю Настеньку:
– А ты могла бы полюбить хромого?
– Нет…
Она даже останавливается на пол пути к зеркалу: с чего бы ей вдруг любить хромых, кривых?.. Настенька злится: мир полон здоровых, красивых, сильных… К тому же я уже спрашивал ее об этом.
– И, Андрей, давай договоримся… Ты ведь знаешь мое отношение к роману… Хочешь – я поговорю с Антоном? Он может устроить…
Теперь Настенька, накладывая тушь на ресницы, поучает меня.
– Жить нужно сегодня, – говорит она, – сейчас, понимаешь?.. Дай мне, пожалуйста, салфетку.
Я даю. Она смотрит на меня, освещенного солнцем, и вдруг встает.
– Ну-ка… Дай сюда ухо…
Я не понимаю ее: как мне выполнить эту просьбу?
– Андрей! – моя Настенька вдруг звонко смеется. – Да у тебя…
Она просто умирает от смеха, таращит на меня глаза,