я даже одну неделю прожить без общежития и стипендии? И я сама же лишила себя этой возможности. Зачем же я дала такую расписку?
С такими невеселыми мыслями я пришла в общежитие, где было не «восемь девок – один я», а восемь парней – одна я. Все ухаживали за мной, но ни один меня даже пальцем не тронул.
Когда я вошла, все закричали: «Танцуй, тебе письмо».
Письмо было от мамы. В мамином письме какая-то знакомая мамы просила меня зайти к какой-то Кити Юрьевой, которая живет у своей тетушки из «бывших». По существу, мы все тогда были еще «бывшие», но это было подчеркнуто, поэтому ребята сразу решили, что это была не просто обычная тетушка, а какая-то в прошлом либо графиня, либо княгиня. Нужно передать ей, что ее Юрочка уже здоров и ходит в детский садик. Моя мама была директором этого детского садика.
Я прочла всем письмо вслух. Первым отозвался красавец грузин, Вано.
– Можно пайти на княгиня русский посмотрэть. Я видал только князь грузинский – одын баран – одын князь (я поняла это так, что все грузинские князья такие бедные, что, имея одну овцу, он уже чувствует себя князем), русский князь я не видал, – он говорил с «балшим» грузинским акцентом.
Я пошла. Жила она недалеко, на Пятницкой улице.
Вошла во двор – грязь непролазная, не двор, а сплошная лужа. На маленьком островочке в виде летней клумбы носился чумазый, лет шести, мальчишка.
– Ты не знаешь, – называю фамилию, – как их найти?
– Знаю, вон иди по-над домом, до того угла, – указал он в правую сторону дома.
Пошла я «по-над домом» и остановилась перед сплошным озером воды, доходящим до самой двери, спускающейся куда-то в подвал.
– Здесь что ли? – спрашиваю опять.
– Да ты, тетенька, не бойся, прыгай вниз, там направо, – командует он.
Прыгнула и спустилась. Темно, сыро – прошла по темному коридору и уткнулась в черное отверстие кухни в конце коридора.
Сразу в этой темноте трудно было что-либо различить. На потолке шоколадного цвета за проволочной сеткой тускло мерцала электрическая лампочка. Две женщины стояли спиной друг к другу и любезно переругивались:
– Не успею войти в комнату, как вечно крышка моей кастрюли хлопает, кто заглядывает в чужие кастрюли?
– Да что вы, господь с вами, я стою одна здесь, никто не заходил, вам просто показалось.
– Хорошее – «показалось», а намедни мясо исчезло у меня из супа – это тоже показалось?
Я прервала «идиллию» вопросом, как попасть к таким-то.
Агрессивная сторона указала на дверь и продолжала:
– Если бы мне попался тот, кто это делает, я бы горячую кастрюлю на голову ему вылила, не пожалела бы супа.
В этой проходной черной, закопченной кухоньке стояло несколько тесно прижатых друг к другу столов, загроможденных посудой. И даже она показалась мне уютной, и я даже подумала: и здесь бы я могла ночевать, если бы мне разрешили вон в тот угол втиснуть раскладушку.
Но в это время кто-то очень приятным голосом крикнул «войдите».
Я вошла