У него вообще большой палец зелёный, сразу видно, парень не промах. Не то что наша дива…
Они подошли к лифту. Втиснулись. Судя по ощущениям, на этот раз поехали вниз. В кабине, как успел заметить Олег, не было никаких кнопок. Видимо, лифт перемещался только между двумя этажами – нижним и верхним. Без вариантов.
– А ты, я смотрю, не слишком жалуешь Таис, – сказал Олег.
– Заметно? – проговорил Дитмар. – Пусть её поп исповедует, меня на такое не купишь.
– А что так? – поинтересовался астроном, подстраиваясь под развязный тон эсэсовца. – По-моему, всё при ней…
– Она не помнит своей смерти.
Сказал – как отрезал. Как будто это что-то объясняет. Не на того нарвался, фашист. Евреи, они дотошные.
– А может, она боится вспоминать? – предположил Олег. – Ведь женщина же…
– Баба, – скривился Дитмар.
Олег лишь усмехнулся. Лифт замер в нижней точке, и они вновь очутились в вестибюле. Немец показал направо. Ещё одна дверь. С таким же «дактилозамком», как и входная. Дитмар сказал: аппаратная. Он почувствовал, что волнуется, оглянулся на немца. У того во взгляде мелькнула насмешливая искорка, и Дитмар жестом предложил Олегу отворить самому. Понятно. Какой-то там сюрприз, и бывший гауптштурмфюрер о нём, разумеется, осведомлён. И чего-то от умного еврея-астронома ждёт. Ладно, чай, и мы не лаптем щи хлебаем.
– Постой, Дитмар!
– Ну?
– Спросить хочу…
– Спрашивай. Только не начинай от Адама.
– Ты, когда воскрес, тоже ничего толком не понимал?
– Да, – кивнул фон Вернер. – Я уже докладывал: очнулся, ни чёрта не соображаю, весь в какой-то липкой дряни. Тарвел и воспользовался этим. Сначала накормил меня, обогрел, а потом заставил на себя работать. Я поначалу, как придурок, подчинялся, а потом вдруг вспомнил, что я не кто-нибудь, а чистокровный шваб барон Дитмар фон Вернер, гауптштурмфюрер отдельного горнострелкового батальона седьмой добровольческой дивизии СС «Принц Ойген». А как вспомнил, послал этого азиата к дьяволу. Он схватился было за свой топор, но мне хватило и камня, чтобы проломить этому варвару тупую его…
– А с монахом было то же самое? – прервал Олег словоизлияния немца. – Я имею в виду, что Иоанн тоже начал соображать не раньше, чем вспомнил свою смерть. Верно?
– Тупил так же, как и ты, – хмыкнул Дитмар. – Молился без умолку. Пришлось взбодрить.
– И меня ты тоже бодрил, значит.
– Не без этого. Чтобы вспомнить, встряска нужна. Только не испугать, а разозлить. Теперь Йоган меня иначе как безбожником не кличет.
Олег вообразил, какие богохульства пришлось изрыгнуть немцу, дабы взбодрить средневекового монаха (да, полно, монаха ли? скорее – священнослужителя) – и улыбнулся.
– Смотри, Дитмар, что получается. Воспоминание о собственной смерти включает в наших организмах целую программу…
– Программу?
– Ах да, о программировании и вычислительных машинах ты же ничего не знаешь. – Ага, сейчас