в своей жизни? Конечно, нет. Но их лица кажутся вам смутно знакомыми. Вот этого человека вы никак не можете узнать, пока он не напомнит, что стоял на входе в одном учреждении и всё время отпускал похабные шуточки. Тогда вы вспоминаете его мерзкую харю. А вот другой – вы тоже не можете понять, где его видели. Но он подсказывает, что дал вам прикурить в варшавском аэропорту. И вы вспоминаете: да, он был очень обходителен и случайно унёс вашу ручку, которую одолжил, чтобы заполнить декларацию.
Так же и с Уной Ралти. Он не помнит её имени и не помнит даже, как она выглядит, потому что они трахались в темноте. Он не помнит её голоса, хотя они много разговаривали. Он помнит, как она держала во рту его член и смотрела на него своими серыми глазами. Именно этот взгляд запомнил Джереми Л. Смит. Именно его он увидел на обложке журнала.
Но у Спирокки есть к Джереми Л. Смиту ещё одно дело. Гораздо более важное, чем Уна Ралти и все римские шлюхи вместе взятые.
Он стучится в дверь. Джереми уже готов. Он одет, он сидит на диване, справа от него – Мария, слева – Бьянка, а перед ним – телевизор. Показывают какую-то чушь про животных. Джереми неинтересно, но он чувствует усталость. Ему безразлично, что смотреть.
Потому что оживить старика с пулей во лбу, а затем превратить его в молодого человека, а затем оживить ещё одного старика – это сложнее, чем исцелить сотню джонов мерриков.
Он дотягивается до кнопки, разрешающей вход в апартаменты.
«Как вы себя чувствуете?» – Спирокки склоняет голову.
«Нормально. Чего тебе?»
Его так и не научили обращаться согласно рангу. Он умеет прочитать заготовленную речь, но со «своими» остаётся запанибрата.
«У нас есть дело, которое не касается девушек».
Мария и Бьянка тут же встают и покидают помещение.
«Ну чё?»
Спирокки умеет разговаривать с Джереми. Он давно знает, что намёки бессмысленны, а деликатность бесполезна. Что нужно брать быка за рога, вываливать всю информацию сразу. Говорить не «сделайте, пожалуйста», а «надо сделать».
«Омоложение больше повторять нельзя».
«Почему?»
«Потому что стариков множество. Тысячи. Миллионы. Миллиарды. Их больше, чем больных, во много раз. И они взбунтуются. На вас наседают миллионы больных. К вам рвутся не только те, кто болен серьёзно, смертельно, кому не поможет никто, кроме вас. К вам рвутся люди с насморком и растяжениями – с мелочью. Вы знаете это. Вы хотите, чтобы к вам ломились старики и старухи, желающие стать молодыми?»
Джереми Л. Смит думает. Это сложный процесс. Шестерни в его голове поворачиваются медленно, со скрипом. Но они поворачиваются в верном направлении. Пугающе верном.
«А ты хотел бы стать молодым, а, кардинал?»
Спирокки не ждёт такого вопроса. Он может ждать чего угодно, но только не такого вопроса.
Перед Спирокки встают картины его молодости. Впрочем, она никогда не была молодостью в полном смысле этого слова. Практически с самого начала