Наше сознание подчинено этой субстанции, и как только оно пытается описать присущие ей образы, тотчас превращается в неуклюжий инструмент с бедными выразительными возможностями. Более того, не сознание управляет этой субстанцией, а наоборот, оно выполняет второстепенные функции в попытке формализации и описания. А так как упомянутая субстанция не ограничена в генерациях образов, непосредственно связанных с собственными переживаниями, то можно представить ее как неисчерпаемое море, в котором плавает наше бренное сознание, тщетно пытаясь осознать каждую молекулу этого моря. А теперь смелый вывод – сознание рано или поздно исчезнет, но это море останется, т.к. исчезнуть может только конечное. Бесконечное исчезнуть не может, если причина исчезновения выразима конечными средствами. Отняв от бесконечности конечное, мы нисколько не уменьшим его. Вот и доказательство бессмертия души, которая включает все бесконечные образования, формируемые людьми в земной жизни. Из чего с необходимостью следует существование Бога, который только и может распоряжаться бесконечностью, порождая или уничтожая ее. Вывод смелый, но представляется достоверным, если принять за объективное бесконечно глубокие по своему содержанию переживания, частью которых мы иногда становимся.
О рае
Не знаю, есть ли рай, и кто в него попадает, но скорее всего, есть и попадает в него те, кто сохранил в душе свое детство и не боится хранить эту частицу, трепетно общаясь с ней. Общение с детством – это как прикоснуться к истокам, которые после многотрудной жизни уже не имеют исходной прозрачности и наивности. Посмотрите на ручей, который течет из источника, где-нибудь из-под березы, или ивы. Понятное дело не из-под баобаба, как такое вообще может прийти в голову (отступление от темы)! Ручей не только прозрачен, он наивен и его назначение просто, если не сказать примитивно, – напоить, успокоить и усладить своим щебетаньем. Он течет и не знает, что впереди его ждет превращение в реку – работягу, которая будет добывать, переносить, взращивать, сопровождая это всеми житейскими радостями и огорчениями. И забудутся прекрасные мгновения детства, когда он собирал вокруг себя только восхищение путников, впрочем, как и самих путников, не стеснявшихся встать на колени и губами прикоснуться к истокам. Каким бы ни был путник, святой или злодей, гражданин или гражданка, а может быть даже господин, все в этот момент прикасаются не только к воде, но и к своему детству, когда они еще не впряглись в житейские оглобли, и порхают как ангелы, уверовав, что хотя Земля и стоит на трех китах, но крутится она все-таки вокруг них.
Пройдет много лет, может быть и детство свое гражданин или гражданка будут вспоминать изредка, а некоторые и вовсе его не вспоминают. Но вдруг встретятся ему шумные первоклашки с огромными ранцами на спинах, и что-то пронзит его: а ведь это ангелы, которых он встретил здесь и сейчас как напоминание,