Александра I были достаточно благоприятные условия. Современники (особенно молодые), наблюдая успехи конституционного правления в других странах, предполагали, что подобный опыт распространится и на Россию. Даже после запрета в России тайных обществ (1822) сохранялась доступность ознакомления с литературой и периодической печатью европейских стран (показательно: о таком кругом чтения свидетельствовал состав библиотек таких известных людей того времени, как А. С. Пушкин, Н. М. Муравьёв, П. Я. Чаадаев). Так, в России появился многотомник действовавших в то время конституций и описание государственного устройства «неконституционных» государств. Порой ощущалось, что Россия через некоторое время сможет присоединиться к числу «политических» государств (т.е. таких, где существуют те же институты и свободы, что и в европейских государствах).
Европейское просветительство и российские реалии
Политическое самообразование многих декабристов началось с ознакомления с трудами деятелей эпохи Просвещения. Особое место в их ряду занимали произведения Монтескье, «Дух законов» – в первую очередь. В этом труде центральное место отведено идее представительного правления. Оно понималось как политический механизм, который позволяет каждому гражданину участвовать в делах государства через своих представителей. Если для идеологов декабризма не вызывала сомнений необходимость в политической свободе и сравнительных достоинствах национальных моделей представительства, то воплощение этой идеи в условиях России (организация представительного правления) не было ими проработано ввиду неясности путей реализации. П. И. Пестель и Н. М. Муравьёв в своих конституционных проектах так и не смогли решить вопросы, касающиеся имущественного ценза, механизма выборов и др.
Для конституций конца XVIII – начала XIX века, в основе которых лежали идеи Монтескье, основой являлась гарантия прав и свобод человека и гражданина. Главным смыслом создания конституций предполагалось обеспечение свободы и безопасности человека, защиты его от произвола (включая произвол, исходящий от государственной власти), восприятие гражданской свободы как свободы политической. Такой подход вполне объясним: в силу существовавшей в тогдашней России правовой традиции и культуры взаимоотношений между властью и личностью отечественным мыслителям было сложно понять и усвоить принципиальное положение классического либерализма о том, что свобода личности является отправной точкой политического и социального устройства.
Сущность правовых реалий первой четверти XIX века наглядно демонстрируют такие акты, как Польская хартия (1815) и Уставная грамота Российской империи (1820). В последнем из названных документе понимание гражданских прав и свобод изменено по отношению к первому: права граждан России рассматриваются не как естественные (т.е. присущие изначально каждому гражданину), а как некие «ручательства»,