Радзивиловского Ежову, написанном в День чекиста, 20 декабря 1936 г. Вероятно, рассчитывая на награду и напоминая о своих заслугах, Радзивиловский, в частности, сообщил о своей работе с Аграновым в июле того же года: «Исключительно тяжелая работа в течение трех недель над Дрейцером и Пикелем привела к тому, что они начали давать показания»[98]. Отсчитав от даты получения этих показаний три рабочих шестидневки, попадаем на выходной день – 6 июля 1936 г. Это совпадает и с утверждением Ежова, что он встречался с Аграновым вскоре после июньского Пленума ЦК[99].
Это изобличает и Агранова, и Ежова в беспардонной лжи. Цель их встречи заключалась вовсе не в том, чтобы ускорить, углубить или еще каким-либо образом улучшить качество следствия по делу Каменева – Зиновьева. До этой встречи Молчанов, Миронов и другие ягодовцы успели получить нужные им показания. В частности, один из главных обвиняемых Мрачковский уже 4 июля подписал протокол, где было сказано, что Троцкий передал ему «указание убить Сталина и Ворошилова». Некоторые другие арестованные по этому делу «признались» еще в июне. Что же до Пикеля, то, как свидетельствует знавший его еще до ареста Фельдбин-Орлов, дать необходимые показания заядлого картежника уговорили давние партнеры по покеру Островский, Гай и Шанин, а протокол составил Миронов. Не исключено, что Фельдбин-Орлов сам принимал участие в этой беседе, поскольку он передает реакцию Пикеля (по старой памяти называя друзей по именам, арестант сказал им: «Ох, ребята, боюсь, вы меня впутали в грязное дело. Смотрите, как бы вам не лишиться классного партнера!»)[100]. Так что и в этом случае Агранову похвастать особо нечем.
Вывод из вышеприведенных фактов может быть только один. Агранов не имел прямого отношения к расследованию важнейшего дела и за счет этого оказался выброшен за пределы узкого круга сталинских любимцев. Молчанов, Миронов, Гай его попросту обошли. Последующие россказни Ежова и Агранова о том, как Молчанов тормозил следствие, а они «взяли Дрейцера, и сразу же прорвалось», представляли собою типичную хлестаковщину. Ход расследования дела Каменева – Зиновьева вообще интересовал собеседников во вторую очередь. Каждого больше волновала личная цель. Ежову нужен был свой человек в руководстве НКВД, выпавший из обоймы близких к Ягоде руководителей, чтобы с его помощью облегчить реализацию сталинских планов смены руководства НКВД. Агранову же он, вероятнее всего, предложил просто поставить на место удачливого выскочку Молчанова. Вряд ли Агранов тогда всерьез думал о том, чтобы выступить против своего всемогущего шефа Ягоды. Скорее ему лишь предоставили возможность подать донос на своего не в меру ретивого подчиненного Молчанова, который прибрал к рукам практически весь процесс политического сыска в СССР. Через полгода, на февральско-мартовском Пленуме ЦК, Агранов прямо скажет о причинах, толкнувших его на тайный сговор с Ежовым: «Я должен сказать, товарищи, что Молчанов был формально подчинен мне, как заместителю наркома.