А я ему гутарю – дурень, да у ейного папашки денег куры не клюют, не по себе древо рубить взялся… – балаболил парень, стараясь по-своему развеселить молодую женщину. Княгиня не пресекала, и Ратибор тоже. Тоже почуял неладное парень, стало быть, а что до разговору – как может, старается…
– Умолкни, Онфим – тихо, медленно вдруг сказала Лада. Парень поперхнулся на полуслове, замолчал – Ратибор…
– Здесь я, госпожа – отозвался витязь. Сердце как начало ныть, так и не отпускало с утра. Худо… Какой боец с таким сердцем…
– Убивают его, Вышатич. Вот сейчас убивают его.
Ратибор молчал. Как ноет сердце…
Острая иголочка вонзилась в сердце, лопнула с неслышным уху стеклянным звоном, и боль разом ушла. Остались только пустота и холод. Страшный холод и бескрайняя пустота.
– Все. Убили – княгиня произнесла это деревянным безликим голосом, растягивая слова.
Ратибор хотел прикрикнуть на нее, как утром: «Типун тебе на язык!» И не смог. Вот не смог, и все тут.
Княгиня сидела все так же, и только в глазах ее вместо привычной уже стылой осенней тревоги была морозная пустота.
Город Москва был невелик, но сейчас казалось, будто народу в нем несметное множество. Город напоминал разворошенный муравейник. Повсюду толклись люди – и русские купцы в долгополых меховых шубах, и иноземцы в нерусских нарядах – а вот у этого на голове целый постав шелка намотан, гляди-ка! – и прочая всякая челядь, и простые люди без счета. Бегали стайками бойкие московские мальцы, ржали кони, ревели диковинные звери верблюды.
Ратибор привычно-цепко отмечал все это, думая о своем. Время от времени он бросал взгляд на княгиню. Молодая женщина с того момента не произнесла ни звука, сидела неподвижно, будто спала. И сейчас она не замечала окружающего мира – ни мельтешения толпы, ни иноземных купцов в причудливых нарядах, ни даже верблюдов, на которых глазели все поголовно. Плохо, ох, плохо…
На княжьем гостином дворе на сей раз было тесно, тут остановилась конная дружина из Дмитрова, правда, без князя – тот ускакал с охраной в Переяславль-Залесский, к своему сюзерену. Отряд шел во Владимир, и похоже, туда же исподволь подтягивались иные рати.
– Зашевелился князь Георгий – боярин Вячко желчно усмехнулся – Хоть что-то… Ладно. Сегодня ночуем в Москве, а завтра где придется. За два дня надо до Владимира дойти.
Рязанское посольство разместили в двух смежных комнатках. В одной поселилась молодая княгиня со своим охранителем, во второй все остальные – и боярин Вячко, и витязи охраны. Повозников-кучеров оставили ночевать в санях, в хлеву, и еду им туда вынесли.
Комната, куда поселили ижеславскую княгиню, была совсем невелика, зато имела свою печь с трубой и лежанкой. Молодая женщина позволила девкам раздеть себя и уложить на лежанку, все так же молча, будто во сне.
Ратибор подвинул тяжелую лавку к печи, сел на нее, подбрасывая в огонь щепки и мелкие поленья. Как бы там ни было, спать ему сегодня нельзя. И уж тем более нельзя допустить, чтобы погас огонь в печи. Нельзя, чтобы княгиня Лада осталась в темноте.
Молодая