А потом смотрю – морда какая-то в люк сунулась. Ты ж чертей никогда не видел?
– До чертиков никогда не допивался.
– Я тоже раньше не видел. А вот тут и встретились. Глазища – во, и горят синим огнем. И рот весь зеленый, огненный, зубы светятся. И дым вроде как из пасти. Я затаился и пошевелиться от страха не могу. А он, черт этот зеленый, на меня смотрит и рычит, как зверь дикий.
Десантник даже остановился.
– Врешь, дядя. Это белая горячка у тебя началась. Ты ж, видно, больше литра выжрал. А в ней градусов шестьдесят, не меньше, – молодой парень заглянул бомжу в глаза и почувствовал, что тот не врет. – А дальше?
– Не знаю, сколько он на меня смотрел. Время длиннее жизни показалось. А потом назад двинулся и исчез. Как рассвело, я выглянул – пусто, никого. Грелку старую отыскал, самогонки этой желтой в нее набулькал – и назад к себе домой на кладбище, только пятки сверкали.
– Мы с тобой, дядя, эту бутыль вдвоем на твое кладбище и перетянем. Ты не сомневайся, я же десантник. В минометном расчете и первым, и вторым номером побывал. Плиту минометную на себе по горам таскал. Прорвемся!
– Боязно.
– Да показалось тебе, перепил. Нет никаких чертей. А если есть, то против российского десантника они тьфу, – молодой человек смачно плюнул на бесконечный бетонный забор, который, перерезая поселок, уходил к озеру.
– Вон там перелезть можно, – показал пальцем бомж, – там спираль колючки не прикручена, – он отыскал под забором длинную палку и, подцепив ею спираль колючки, растянутой поверх забора, поднял ее.
Десантник сперва помог взобраться на забор бомжу, а когда тот исчез по другую сторону, лихо заскочил сам, совершил выход силой и спрыгнул.
Перед ними растянулась безлюдная улица, бывшая когда-то окраиной поселка Никитина Грива. Некоторые дома, жителей которых отсюда выселили, успели разобрать и вывезти. Другие стояли с содранными крышами, выбитыми окнами. Ребра стропил четко читались на ночном небе.
– Садовая, тридцать, – наконец-то выпивоха остановился.
– Этот дом, он самый, – подтвердил бомж.
– Фонарика у нас нет, и свечку прихватить не догадались, – хозяйничал в брошенном доме десантник.
Наконец Витька отыскал старые газеты, скрутил из них несколько тугих бумажных факелов, щелкнул зажигалкой.
– Спускайся. Мне подашь, а я подхвачу. Смотри, только не разбей, – бывший десантник уже облизывал пересохшие губы в предвкушении выпивки.
Бумажный факел горел в его руке неровно. Бомж, кряхтя, спустился в подвал по деревянной стремянке. Молодой парень, лежа на животе, светил ему факелом, сунув его в люк.
– Вот она, вот она, родимая, – бомж уже забыл о прежних страхах, – литров тридцать будет, а то и сорок!
Пошатываясь, боясь выпустить оплетенную бутыль, в которой булькало и переливалось, бомж водрузил ее на поперечину стремянки, поднялся выше и с усилием подал десантнику. Тот картинно легко подхватил тяжелую бутыль, тут же вытащил бумажную пробку и нюхнул.
– Хороша, зараза! Может, тут