и приходить в себя. Данута напоила ее горячим молоком и велела съесть хлеба с маслом. Лина боялась, что ее опять стошнит, но тут уж Данута настояла на своем. Пришлось осторожно откусить от щедрого ломтя темного, ноздреватого, пахучего, изумительно вкусного деревенского хлеба. Лина не заметила, как съела весь ломоть.
– Еще? – спросила Данута.
Девочка покачала головой.
– А теперь скажи мне, кто это с тобой сделал.
Но Лина не могла сказать. Не могла еще раз пережить весь этот ужас и позор.
– Никто, – ответила она. – Я упала. Поскользнулась на берегу и упала. За сучок зацепилась.
Тереза что-то быстро проговорила по-литовски.
– От сучка убегала? – насмешливо спросила Данута. Она взяла Лину за обе руки, приподняла их над столом. На запястьях остались синяки и ссадины. – И за руки тебя сучок хватал? – Она поднесла Лине зеркало. – И все лицо разукрасил?
Лина глянула на себя в зеркало. На коже, особенно вокруг рта, виднелись грубые ссадины от мужской щетины. Губы как будто размазаны по лицу. Она еле удержала в себе только что выпитое молоко, зажала рот рукой. Но, отдышавшись, упрямо повторила:
– Я упала. Можно я пойду? Спасибо вам большое, я вам платье потом верну. Сарафан постираю и верну.
– Оставь себе, – проворчала Данута, а Тереза – это было явно ее платье – кивком подтвердила: да, мол, оставь себе. – Сарафан твой я сама постираю. Надо в холодной воде, а то кровь запечется.
И Данута властным жестом приказала Терезе приготовить таз с водой. Та мигом кинулась исполнять.
– Нет, спасибо, оно мне велико и… – Лина хотела сказать, что не стоит дарить ей такое платье – не платье, а прямо наряд принцессы! – но смешалась, не зная, как это сказать, чтобы не обидеть добрых женщин.
Обняв на прощанье и Дануту, и Терезу, она ушла на свою половину.
– Где ты шляешься? – встретила ее Нелли. – Нам давно пора на съемку, Ольгерт уже звонил.
На хуторе не было водопровода, а вот сотовая связь действовала отлично.
– Что это за прикид? – продолжала Нелли, не дождавшись ответа на первый вопрос.
Впрочем, и второй вопрос остался без ответа. Лина подошла и встала прямо перед матерью.
– Я тебя ненавижу, – произнесла она больным после крика, но внятным, отчетливым голосом. – Никогда в жизни больше не назову тебя мамой. И сниматься с тобой не буду.
– Не ерунди, – поморщилась Нелли. – Что за дешевая мелодрама? Ничего с тобой не случилось. Пора взрослеть. Можно подумать, он тебе целку сломал! – пустила она вслед дочери, скрывшейся в своей комнате.
Ничего больше не слушая, Лина открыла чемоданчик, отыскала и натянула чистые трусы взамен оставленных у озера. Возвращаться за ними она не собиралась. Ей казалось, она умрет, если только придется еще раз пересечь луг с красивыми бабочками.
Только взялась крест-накрест за подол платья Терезы, хотела снять, но не успела: во дворе послышался визг тормозов, хлопнула дверца машины, и в дом ворвался Ольгерт