горя не зная.
– Каленым железом! Жечь скверну дотла! Только так!
Я резко подняла голову. Какие люди! Разбитная молодуха Матрена своими благонравными мыслями с соседями делится. Мыслей у нее много, и все правильные да повсеместные. Весь мир на себе баба держать готова. А если что, к кому железо калить побегут? Правильно! К Матрениному мужу – кузнецу нашему Лаврентию. Все в хозяйстве прибыток.
Встретившись со мной взглядом, Матрена завизжала как резаная и зачастила:
– Ой, бабоньки, сглазила, как есть сглазила. Ой! – она схватилась за живот. – Скину! Живой плод скину! У-у-у, ведьма…
Я, конечно, могла поставить вздорную Матренку на место. Знаю я пару тайн дорогой соседушки, да таких, за какие побитие камнями грозит, не меньше. Но до того ли мне сейчас? К тому же обижать непорожнюю бабу – последнее дело.
Кто-то из мужиков цыкнул на молодку с укоризной:
– Пожалеть девку надо. Прибьет ее Яга, не помилует кровинушку.
То ли совесть в народе проснулась, то ли ожидание расправы остудило толпу, только бабы примолкли. В этой тишине я и вошла в дом.
Бабушка юркнула за мной. Дверь захлопнулась самостоятельно, засов аккуратно въехал в пазы, отсекая уличную маету.
– Ну и что это за балаган? – спросила я, устраиваясь на лавке, сдвинув в сторону чучело гигантского муравьеда.
Бабушка обиженно поджала губы:
– Ужо и повеселиться на старости не дают.
Потом морщинки в уголках рта разгладила радостная улыбка.
– Видала, как я их?
– Да, бабуля, накуролесила вдосталь. Парни теперь седмицу заикаться будут.
– Угу. – Привычным пассом от двери Яга распахнула окошко. – Теперь, Лутоня, покричи погромче для достоверности.
Пока я стенала, топала ногами и звенела остатками посуды, из печи появился горшок с аппетитной рассыпчатой кашей. Сама собой расстелилась скатерть на дочиста выскобленном деревянном столе, и явилось угощение. Из воздуха возникли новые, расписанные невиданными цветами тарелки, на которых тут же рядками устраивались ломтики козьего сыра и душистые букетики зелени. Вот завсегда бабуля знает, чем меня порадовать!
Захлопнув окно по-простому, без колдовства, я устремилась к столу. С утра маковой росинки во рту не было.
Я с довольным урчанием поглощала яства, а бабуля тем временем, не мешкая, приступила к допросу:
– А скажи мне, красавица, чего это вдруг купец тебя заприметил?
Кусок стал мне поперек горла. Слезы навернулись на глаза. Уставившись на свои обветренные руки, лежащие поверх скатерти, я собиралась с духом.
– Пару седмиц тому на Идоловой поляне, тогда еще показалось, будто смотрит кто… Да не могла я подумать даже… Он же со Стешенькой люби-и-ится… – Тут я с чувством разрыдалась.
– Ну, будет, будет сырость-то разводить.
Скрюченные бабушкины пальцы