ние проповедника покаяния; но выдержки эти, очень удачно подобранныя, не всегда приводятся буквально; по местам оне дополняются собственными размышлениями благочестиваго святогорца Фикары и в целом производят то тихое, но вместе с тем и глубокое, умиляющее душу впечатление, какими отличаются только святоотеческия творения. Это поистине плач кающейся души, изливающей скорбь свою пред бесконечным милосердием Господа.
В «Вертограде Душевном» оне расположены по дням недели: плач в понедельник в вечер, плач во вторник в вечер и т.д., причем на субботу положено два размышления. Ясно, что оне назначались автором для того, чтобы приготовить и расположить душу к тому покаянному углублению в самого себя, которым обычно заканчивали св. подвижники каждый день и которое служило для них поверкою их совести за минувший день. Мы оставили то же подразделение, в той мысли, что благочестивый читатель, быть может, и сам пожелает подражать святому примеру инока Фикары и будет прочитывать сии молитвенныя размышления, по одному на каждый день, отходя ко сну и передавая себя в руки милосердия Божия.
М.Н.
ПЛАЧ КАЮЩЕГОСЯ ГРЕШНИКА
РАЗМЫШЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
(Понедельник)
Приими молитву от скверных и нечестивых уст, о Владыко всех, Человеколюбче Иисусе Христе! Не погнушайся мною как недостойным, как неразумным, как уподобившимся скотам несмысленным, – не лиши Твоего утешения бедную душу мою, которая своими делами аду приблизилась! Взыщи меня – овцу заблуждшую: нет во мне ни усердия, ни уменья, чтоб исправить себя; я ослепил себя удовольствиями плотскими, и вот душа моя помрачена, мое сердце окаменело от упоения страстями… Пред Тобою, Господи, Спасе мира, исповедаю и все горе мое, мое лукавство, мое неразумие скотское и все щедроты Твои, все утешение, все то, что Ты, Человеколюбче, творил со мною по благости Твоей!
С самого раннего возраста я уже оскорблял Тебя, не радел о добродетели, прилежал всякому злу, участвовал во всяком грехе. Но Ты, о Владыко мой, Ты не смотрел на греховность мою, по Твоим неизреченным щедротам!.. Сыне Божий! Дерзновенно подъемлю поникшую долу главу мою, уповая на благодать Твою, но потом снова опускаю, воспомянув грехи мои; Твоя благодать влечет меня к жизни, а я стремительно бегу к смерти, ибо моя слабость, злой обычай мой влечет меня туда противу желания моего… Да, зол навык страстный; он вяжет мою мысль узами нерешимыми, и сии узы оказываются всегда мне приятными; злым навыком, как сетями, я, окаянный, опутываю сам себя и – радуюсь, будучи связан; погружаюсь в горький омут и услаждаюсь этим; ежечасно поновляет враг узы мои, а я тем веселюся… О, как велико коварство врага! Он не связывает меня узами, коих я не желаю, но всегда приносит для меня такие узы и сети, которые я сам с великим наслаждением приемлю от него; знает он, что мое греховное произволение сильнее меня, и приносит мне такие узы, какие я сам пожелаю. Вот о чем бы мне плакать и рыдать! Вот в чем мой стыд и поношение. Я скован моими же похотениями, я мог бы разбить сии оковы в одно мгновение и освободиться от вceх сетей, но сам того не хочу; меня одолела слабость моя, меня поработили себе навыки страстные… И вот что еще особенно гибельно для меня, вот о чем мне должно плакать, стыдом покрываясь: я действую заодно со врагом моим; он вяжет меня, а я умерщвляю себя страстями, которые доставляют ему радость; я мог бы разбить его оковы, но не хочу; мог бы избежать его сетей, но не желаю.
Есть ли что-нибудь горестнее сего, достойнее слез и рыданий? Может ли быть что-нибудь более постыдное? Нет! Я уверен, что не может быть большего позора, как исполнять желания врага своего.
Так, в окаянстве моем, я не хочу познать уз моих; я тщательно прикрываю их каждую минуту от посторонних глаз внешним образом благоговения, но совесть моя, несмотря на то, обличает меня, обличает всегда: почто (говорит она) не трезвишься, окаянный? Или не ведаешь, что уже при дверех страшный День Судный? Восстани и укрепись, расторгни свои узы: для тебя есть еще сила, могущая тебя вязать и разрешать! Так всегда обличает меня святая совесть; но я сам не хочу расстаться с моими сетями и оковами; я каждый день плачу и рыдаю о том, но остаюсь связанным теми же самыми страстями…
О окаянный и страстный! Я нимало не забочусь о благом преуспеянии в моей жизни, нимало не страшусь смерти, опутанный сетями. Моя наружность принимает вид благоговения в присутствии других, но душа остается скованною непристойными помыслами; по внешности я тщательно стараюсь казаться благоговейным, а по душе – я мерзок в очах Божиих: лицемерно подслащаю речь мою, когда говорю с людьми, а сам исполнен горести и лукавого произволения… Что мне делать в день Суда Божия, когда Бог откроет вся тайная на Судищи Страшном? Великий страх оковывает часто мое грешное сердце: я чувствую, что затянут узами неисчетных беззаконий моих; я знаю, что там ожидает меня мука вечная, если здесь не умолю со слезами моего Судию… Вот почему припадаю к стопам Твоим, Владыко! Не удержи щедрот Твоих во гневе Своем, Господи! Ты Сам ожидаешь моего обращения. Ты не желаешь видеть никого во огне неугасающем, ибо Ты всем человекам хощешь спастися в жизнь вечную; дерзая на человеколюбие Твое, умоляю Тебя, Иисусе Христе, Сыне Божий, призри на меня и помилуй меня! Изведи из темницы беззаконий душу мою,