походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком. Вокруг фонарей сыпалась, пела и гибла мошкара. Он ехал по набережным, вдоль каменных оград. Там бронзовые львы держали в лапах щиты и высовывали длинные языки. Внизу медленно и густо шла вода, черная и блестящая, как смола. Город опрокидывался в воду, тонул, уплывал и не мог уплыть, только растворялся нежными золотистыми пятнами. Он ехал мостами, изогнутыми в виде арок. Снизу или с другого берега они казались кошками, выгибающими перед прыжком железные спины. Здесь, у въезда, на каждом мосту располагалась охрана. Солдаты сидели на барабанах, курили трубки, играли в карты и зевали на звезды.
Доктор ехал, смотрел и слушал.
С улицы, из домов, из раскрытых окон кабачков, из-за оград увеселительных садов неслись отдельные слова песенки:
Попал Просперо в меткий
Смирительный ошейник, —
Сидит в железной клетке
Ретивый оружейник.
Подвыпивший франт подхватил этот куплет. У франта умерла тетка, имевшая очень много денег, еще больше веснушек и не имевшая ни одного родственника. Франт получил в наследство все теткины деньги. Поэтому он был, конечно, недоволен тем, что народ поднимается против власти богачей.
В зверинце шло большое представление. На деревянной сцене три толстых косматых обезьяны изображали Трех Толстяков. Фокстерьер играл на мандолине. Клоун в малиновом костюме, с золотым солнцем на спине и с золотой луной на животе, в такт музыке декламировал стихи:
Как три пшеничные мешка,
Три развалились Толстяка!
У них важнее нет забот,
Как только вырастить живот!
Эй, берегитесь, Толстяки:
Пришли последние деньки!
– Пришли последние деньки! – закричали со всех сторон бородатые попугаи.
Шум поднялся невероятный. Звери в разных клетках начали лаять, рычать, щелкать, свистать.
Обезьяны заметались по сцене. Нельзя было понять, где у них руки, где ноги. Они спрыгнули в публику и бросились удирать. В публике тоже произошел скандал. Особенно шумели те, кто был потолще. Толстяки с раскрасневшимися щеками, трясясь от злости, швыряли в клоуна шляпы и бинокли. Толстая дама замахнулась зонтиком и, зацепив толстую соседку, сорвала с нее шляпу.
– Ах, ах, ах! – закудахтала соседка и воздела руки, потому что вместе с шляпой слетел и парик.
Обезьяна, удирая, хлопнула по лысой голове дамы ладонью. Соседка упала в обморок.
– Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! – заливалась другая часть публики, потоньше на вид и похуже одетая. – Браво! Браво! Ату их! Долой Трех Толстяков! Да здравствует Просперо! Да здравствует Тибул! Да здравствует народ!
В это время раздался чей-то очень громкий крик:
– Пожар! Город горит…
Люди, давя друг друга и опрокидывая скамейки, побежали к выходам. Сторожа ловили разбежавшихся обезьян.
Возница, который вез доктора, повернулся и сказал, указывая впереди себя кнутом:
– Гвардейцы сжигают кварталы рабочих. Они хотят найти гимнаста Тибула…
Над