читается с конца,
Сначала «я», а после остальное.
Лицо волны, от солнца золотое,
Морщинится, как кожа мудреца.
Лицом к лицу два взрослых существа:
Животные, а лица человечьи...
Шипящие куски пространной речи,
Безвестный слог, воздушная строфа.
За валуном три Мойры вяжут сеть,
Вздыхая так, что облако косится,
Полным-полно в телесном небе ситца,
Никто не сможет с этим умереть.
Два зверя пьют мареновый закат,
В когтях – любовь: безумие, объятье,
Кипение листается во взгляде
(Амур с холма залыбился впопад).
Два зверя век вылакивают так,
Что чудища воды глотают слюнки...
Смеркается в ненаселённом пункте,
Ступает призрак в мёртвенный овраг.
Карбункулом любви стоит луна
В небесном своде... ангелы на стрёме
Бегущих строк, китайской лодки в коме,
Плывущего в иллюзиях вруна.
* * *
…там ловкие сарганы в руки шли,
Как мифы места, пахнущие зверем,
И море в луже клюквенной зари
Дышало дзэн-буддийским недоверьем.
Там птицей эксцентрической смотрел,
Держал в руках то ангелов, то нечисть,
Когда Селена встала на ущерб,
Старуха с бритвой задвигала речи
И пряталась в усмешку и врача…
Там задували демоны причалы
И след берегового скрипача…
Не выплакать бемолям этой кары.
Там жизнь сходила… Аполлон, ты где?
Такой глушняк. Не вяжется Эллада.
Я там ловил бамбуковых детей,
Я там вбирал первопричины ада.
СИНИЙ КАМЕННЫЙ ДРОЗД
«Островистые земли…» – промолвишь, и – выпорхнет стих
Васильковым дроздом, даровитым певцом порубежья.
И, конечно, оставлен для рифмы-строфы материк,
Только видится пласт раскурившего жизнь побережья.
Эта бледная жизнь прямо в вены вошла, как стихи,
Там шаман ворожил да шумела нетрудная птица,
Восьмихвостый дракон нарезал за японцем круги —
Это прошлая явь? Это только печальникам мнится…
Островистая жизнь – это бухточки, банки, ещё
Человека в пенсне каторжанские строчки-записки,
От которых доднесь неуютно, нескучно, нищо:
Перечтёшь и опять ощутишь пробирающий, низкий
Сахалинский борей!.. Бывшей жизни – тире и привет! —
Не теперь пролистнулась пропахшая морем страница.
«Островитые земли…» – представишь, и – видишь, как свет
Над лагуной Буссе, над проливом Буссоль серебрится.
* * *
Мифическому сыну? Простаку? —
Поверившему в дар нескучных строчек —
Придумываю вольную строку,
Вдыхаю жизнь в пробившийся росточек
Стихотворенья! – только своего,
Да в колдовство, которого негусто, —
Какого цвета это волшебство,
С которым обнимается искусство?
С которым бы вино перемешать
И