приставную лестницу, потом Лыч спрятал ее среди хлама в ближайшем сарае. Утром было промозгло и туманно. Теперь туман разошелся, но холодная осенняя сырость осталась. Правда, иногда сквозь тучи пробивалось солнце, но так ненадолго, что ему не успевали порадоваться. Сараи и склады незаметно перешли в убогий поселок, подельщики шагали по грязным деревянным настилам, тихо продолжая разговор – людей навстречу почти не попадалось.
– Я эту девку прошлым воскресеньем приметил. Они с папашей промышляют на своей лодке, продают рыбу. Подвалил к ней и получил отлуп… А с портовым одним пошла в трактир с номерами!
– Вот тебе и заблажило, удержу нет?
– Верно, – согласился Лыч. – Она у меня, стерлядь лупоглазая, такого теперь получит!
– Хочешь, чтобы я завлек и отвалил в сторону?
– Как сам знаешь, – пожал плечами Лыч. – Давай как всегда: ты, потом я, потом снова ты.
– Там будет видно. – Гусар ловко перепрыгнул с доски на камень, сапоги его были почти чистые. – До сих пор я ведь сам выбирал, так что на твою девку я, может, и не…
Они уже шли по набережной, где лязгали лебедки, скрипели якорные цепи, сновали люди, ревели сирены. У берега стояли большие грузовые суда, баркасы и баржи. Вскоре показался и рыбный рынок-привоз. Здесь прямо с рыбацких лодок и судов побольше продавали свежий улов. Было многолюдно, шумно, влажный воздух казался до нестерпимости пропитан запахом водорослей и рыбьих потрохов. Лыч издалека указал на крупный барк, подле которого с самодельного лотка молодая бабенка отпускала свой товар. Рыбины сверкали и бились в ее руках, но она ловко управлялась с ними. Похоже, так же ловко она отбивалась от шуток и приставаний крутившихся рядом мужчин. Приглядевшись, Гусар отметил, что полнота не мешает девушке быть по-своему грациозной, а круглое, краснощекое ее лицо не лишено привлекательности. Он оглянулся на Лыча:
– Губа у тебя не дура!
– То-то! Теперь небось не откажешься?
– Да уж… Куда поведем, прикидывал?
– В «Приют».
– В «Приют»? – Гусар задумался, потом согласно хмыкнул. – Подходяще. Только я там мелькать не хочу. Узнать меня, конечно, не узнают, но береженого Бог бережет…
– Ни тебя, ни девку никто не увидит. – Лыч наклонился, зашептал почти в ухо. – Сам знаешь, меня там ни одна собака не выдаст. Приду, сниму номер – отдохнуть вроде бы, отлежаться. А вы идите к глухой стене, той, что у самой воды. Там увидишь погреб заброшенный. Оттуда вас и пущу, это ход потайной, который только хозяин да я знаем.
– Ну ты хват! Сообразил!
– Гляди, Гусар, чтоб девка не затрепыхалась, когда ее на задворки поведешь, не учуяла чего.
– Не мандражируй! Пойдет как на веревочке.
Лыч довольно заулыбался, зная, что все будет так, как говорит Гусар.
– Иди, я послежу за вами. Как отвалите, так пойду вперед…
Франтоватый парнишка в клетчатых брюках, заправленных в хромовые сапоги, легком замшевом полупальто и таком же кепи толкался у соседних прилавков, незаметно приближаясь