– истерично, взахлеб. Потом резко оборвал смех, спросил серьезно:
– Ты мог их убить? Этих двоих?
– Мог.
– А почему не убил?
– В этом не было необходимости.
– А если бы была?
– Убил бы.
– Убил бы… – повторил он. – Просто так убил бы? И всё?! Без раздумий? Без раскаяния?
Я вздохнул. Вот как ему объяснить, что всё, о чем он говорит, – это лишь тени на стене? А гоняться за тенями – бесполезное занятие. Взаимодействовать можно только с тем, что эти тени отбрасывает. Это очевидно. Но он не поймет. К сожалению. Или к счастью?
– Да, просто убил бы, – только и оставалось мне ответить.
– Ты всерьез веришь, что ада нет?
– Я это знаю.
– Неправда!!! – Это был вопль баньши, такой мощный, что блокировка не выдержала, позволяя чужим эмоциям наполнить меня. Боль. Ненависть. Убить. Разрушить. Чудовища. Чудовища вокруг. Ад. Ад! Спасение.
Всё стихло.
– Ад… Должен быть! Он должен быть!!! Если его нет, где мне получить искупление? Ада нет – нет надежды… Если его нет, где найти приют чудовищу? – Он всхлипнул, обхватил руками колени, сжался в комочек на грязном вонючем матрасе.
– Если ты настолько слаб – можешь верить в свой ад, – я пожал плечами. – Тогда тебе стоит нагрешить побольше, чтобы было что искупать. Тридцать две смерти – это не солидно.
– Ты знаешь? – Он поднял на меня горящие глаза.
– Я навел справки о тебе, Вин К. Делий.
– А ты… Ты скольких убил?
– Я не считал. Это не имеет значения.
– Ты чудовище! – Он снова засмеялся пьяным смехом. – И я пойду с тобой. Потому что ты превратишь мир в ад. Если его нет, мы его сделаем! Наш собственный ад для чудовищ!
Его смех оборвал кашель, сменившийся рвотой. А потом он без сил упал на свое ложе, затих.
Я вздохнул, посмотрел на него с сожалением.
– Ты уже в аду. Что тебе еще надо? А мне нет до этого дела.
Не знаю, слышал он меня или нет. Но я сказал правду. Сожаление о содеянном, раскаяние – ничего не имеет значения перед лицом смерти. Есть только ты и то, что ты должен сделать. И на этом пути не нужны такие механизмы защиты от самого себя, как ад и рай. Не так ли, Алон-ден, мой господин?
Ненавижу чистоту. Не жилая комната, а медицинская палата. Зайдешь в такую и даже не поймешь, кто здесь живет. И живет ли кто-нибудь. Задыхаюсь я от чистоты! Так задыхаюсь, что хочется напиться до невменяемости.
Но он сказал: «Никакого спиртного». Так сказал, что я понял: действительно никакого… И мне совсем не хотелось проверять, что случится, если я все-таки напьюсь. А может, дело было в том, что мне самому захотелось протрезветь? Заниматься инвентаризацией своей чудовищности лучше на трезвую голову, ага?
– Как долго ты можешь транслировать при максимальной интенсивности волны? – Мой новый работодатель смотрел на меня, как на бациллу под микроскопом.
– Фиг знает… – пожал я плечами. – Концерт обычно идет около двух часов. Но я не воплю весь концерт на одной ноте. Пси-искусство