лись по мертвым улицам. Эхо отражалось от глиняных дувалов, которые были раза в полтора выше, чем знакомые по Средней Азии.
Они шли молча, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь свистом ветра и их шагами. Иногда что-то негромко шуршало за старыми стенами, и люди синхронно вздрагивали, беря наизготовку оружие. Но, похоже, в городе больше никого не было. Может быть, даже сейчас во всем этом мире (кто знает?) не было ни одного человека, кроме них, да еще двух разведгрупп, что осматривали сейчас ближайшие окрестности городка.
Выйдя на небольшую площадь, они оказались перед сооружением, помеченным на плане как «храм». Храм этот, правда, ничем не напоминал мечеть или минарет, точно так же, как и церковь, костел или базилику. Но Капустин почему-то назвал его храмом, и, похоже, не ошибся. Три коротких и толстых приземистых башни, выраставших из круглого здания с конической невысокой крышей. Ни окна, ни вентиляционных проемов – глухие стены и выглядящие особенно маленькими ворота. И две статуи крылатых леопардов (или еще каких-то «кошек») по обе стороны этих ворот. Преодолевая непонятную робость, временами переходящую в страх (испытали ее, надо сказать, почти все, включая и командира спецназовцев), разведчики проникли внутрь, но ничего особенного не заметили.
Разве что старший группы обратил внимание, что между двумя большими алтарями из песчаника были следы еще одного – поменьше, когда-то замурованного в пол, но потом тщательно извлеченного.
Следов пожаров, уличных боев, штурма и вообще военных действий обнаружить не удалось. Было похоже, что город оставили организованно и без особой спешки.
– Продолжить разведку! – приказал командир отряда майор Капустин.
При выборочном осмотре домов не нашли ничего существенного.
Битые горшки и амфоры (размерами от «мерзавчика» до человеческого роста) с простеньким орнаментом, обломки деревянной мебели, какое-то бесформенное тряпье.
В куче строительного мусора случайно откопали сплющенный медный кувшин с ручками в виде бараньих голов, а на чердаке кузницы – завернутые в истлевшую кожу два кинжала без рукояток (не иначе спрятанные вороватым подмастерьем).
То ли жители унесли с собой все, что представляло хоть какую-то ценность, то ли позже безымянный город тщательно обшарили любители поживиться чужим добром; а скорее и то и другое.
К полному разочарованию прикомандированного к отряду археолога, не было найдено надписей – ни на русском, ни на арабском, ни на древнехорезмийском. Впрочем, как и на любом другом языке.
Зато были обнаружены целых две тюрьмы. Первая в подвале одной из башен, другая – на окраине города – обнесенная валом площадка, где было вырыто несколько глубоких обширных ям, прикрытых сверху рассохшимися деревянными решетами и обложенных изнутри валунами.
Неприятные предчувствия не оставляли майора Капустина в покое.
Подобно тому, как не бывает полностью бесшумных засад (если верить классикам), не бывает и полностью безлюдных пустынь. Где-то есть охотники, где-то – оазисы с земледельцами, где-то – караванщики и караван-сараи. Тут же, насколько они успели осмотреть окрестности, признаков человеческого обитания не имелось.
Вернее, признаки-то имелись – пара разрушенных «кишлаков», заброшенные каналы, межевые камни на бывших полях, заросших редкой чахлой колючкой. Причем кишлаки не были, насколько можно понять, разрушены войной или иным бедствием. Глинобитные стены носили лишь следы времени.
И нигде ни одного скелета.
Кстати, археолог пожаловался, что и кладбищ у кишлаков вроде тоже не наблюдается – как и в городе. Черт, съедали они своих мертвецов, что ли?
Придет же такое в голову…
Захрипела, забулькала рация.
– Первый слушает! – встрепенулся майор.
– Это Борисов! – донеслось из динамика. – Мы нашли местного жителя!
– О, черт! То есть, я хочу сказать, отлично – тащите его сюда живей.
– Не получится, – последовал ответ. – Он… нетранспортабельный. Лучше подойдите, посмотрите…
Скелет лежал тут, среди валунов и щебнистой осыпи, довольно давно – год или два.
Представители местной фауны давно очистили его, что называется, добела.
Несколько клочьев истлевшей ткани – все, что осталось от одежды, давали понять, что при жизни покойник был облачен в шаровары и халат.
Еще уцелели сапоги, широкий кожаный пояс с зеленой медной пряжкой, на котором болтался деревянный футляр с несколькими стрелами. Вокруг костяного запястья темнел серебряный браслет в виде змейки. Рядом валялся тронутый ржавчиной кривой клинок.
Белые зубы, скалившиеся на черепе, давали понять, что умерший был еще молод. А потемневшее древко стрелы, торчавшее меж ребер, – что умер он не своей смертью.
– Должно быть, он заполз сюда. И только после этого умер. Может быть, даже шел довольно долго, – прокомментировал Борисов.
– Почему вы так решили? – поинтересовался майор.
– Если бы его убили тут, то забрали