Миша согласен, мы тоже на его условия пойдем, – подтвердила Женькина мама.
Миша долго старательно делал рисунок, которому предстояло украсить кожу их выросших детей.
Давно ли они оба в колясках лежали? Улыбались своими младенческими ртами, протяжно агукали…
Сейчас вот жесткач им подавай. Тату. Чтоб все как у дикарей. Тотемные знаки. Символы силы…
Ладно. Будет вам символ. Заказали – получайте.
В салон пошли, так сказать, семьями.
Никто, кроме Миши, эскиз не видел. Матери вышагивали со скорбными лицами, как на проводы в армию. Обе, хоть и доверяли Михаилу, боялись неожиданностей. Люба и Женька дико стеснялись идти вместе со своим старичьем, поэтому двигались в отдалении, независимые гордые жертвы невыносимого родительского произвола.
У дверей салона собрались всей компанией.
– Ну тут-то можно посмотреть? – настойчиво потребовала Люба, пытаясь заполучить из Мишиных рук свиток с рисунком.
– Заходим, заходим, – отказался он. – Договорились без просмотров и худсовета, выполняйте свою часть уговора.
– Усаживайтесь, – предложил сопровождающим лицам молодой крепыш-татуировщик. – Что будем делать? Картиночки показать?
– А мы уже со своей картиночкой, – похвастался Миша. – Вот.
Парень развернул рулончик и присвистнул:
– Ого! Серьезная вещь! В цвете делаем?
– Ну да, – подтвердил Миша. – Вот тут внизу травка зелененькая. А лучи – красные.
– И ей, и ему? – кивнул в сторону жаждавших перемен Любы и Жени мастер.
– Ага. Им хочется одинаковое чтоб было.
– Где?
– А вот тут, на лбу. Повязочкой такой, – показал Миша на себе.
– Фига се! Первый раз вижу, чтоб родной отец… – растерянно проговорил умелец. – А если им потом надоест?
– Не, не надоест, они на сто процентов уверены, – убежденно заявил родной отец. – А нам для них ничего не жалко.
Женщины не выдержали напряжения, подскочили. И обе буквально взвыли от ужаса.
Тут уж и Люба с Женей не удержались, заглянули через плечи матерей. И папа Федя присоединился.
Картинка впечатляла. Миша же обещал!
Если попытаться передать ее словами (что нелегко), то основное содержание эскиза составлял огромный зоркий пристальный глаз с густым беспощадным зрачком. От глаза отходили ресницы-лучи, это они должны были изображаться красным цветом, по замыслу автора. Над глазом в лучах красовалось дугой предупреждение: «Бог правду видит!» Внизу же зеленела сочная растительность: травка, кусты – то есть весь необъятный, но обозримый оком простор.
И все это завораживающее художество должно было навечно впечататься в упрямые лбы настырных подростков.
Первой засмеялась Люба.
– И тебе ничего, что твоя дочь с третьим глазом всю оставшуюся жизнь будет выпендриваться?
– Обидно, конечно. Мне казалось, она и так прекрасна. В своем естестве. Какой мать родила. Но раз обещал… Уговор дороже денег.
– А если