пропагандируемого им безнравственного государственного догмата[151]. Поддался ли Ростовцев действию всесильного нового духа времени, повелительно требовавшего оглянуться вокруг, не коснеть в консервативном самодовольстве, взвесить свои отношения к людям не с точки зрения табели и установленных форм и норм, а при свете совести неумолимой, – действовали ли тут семейные влияния[152], но факт тот, что Ростовцев с половины 1858 г. делается восторженным прозелитом либерального движенья, энтузиастом крестьянского дела. Быть может, первый раз в жизни он стал думать не об угождении сильным мира сего, не о шансах карьеры своей, а о благе народа, о деле, о «святом деле», как он стал называть крестьянскую реформу. В первый раз в жизни он стал серьезно изучать порученное ему дело, и не из-за чинов и орденов, и даже не из одного угождения своему Государю, а в глубоком и благоговейном сознании великой чести и ответственной задачи, выпавшей на его долю; он вложил всю свою душу в это дело, за которое он в каком-то экстазе гражданского самопожертвования готов был пожертвовать и почти пожертвовал жизнью[153]. У Ростовцева замелькала черта, столь драгоценная во всяком государственном человеке, «черта, – по замечанию одного из участников крестьянской реформы, – довольно редкая у нас, в людях, достигших высших государственных ступеней – Ростовцев думал об истории, верил в верховный суд, мечтал о почетной для себя странице на ее свитках»[154].
И приобрел, без сомнения, завидную честь и славное право, о котором он мечтал.
Но, как известно, все мечтатели, не исключая и мечтателей с генерал-адъютантскими аксельбантами, опасны, как носители иного критерия, кроме раболепного преклонения пред силою, они ненавистны для официального статус-кво, для сонной рутины и омертвелых форм, которые непоколебимы только дотоле, покуда не упадет на них луч света, струя пытливой мысли, пока не коснется дыхание воодушевленного идеала, анализ бескорыстного, непоколебимого убеждения. И если, как справедливо указывает Д. Ст. Милль, один человек, одушевляемый убеждением и идеалом, стоит десяти руководимых своекорыстными интересами, то легко понять, какую крупную силу должен был представлять собою новообращенный неофит-либерал Ростовцев в группе сил и влияний, по своекорыстным мотивам боровшихся против крестьянской реформы. Легко понять и ту непримиримую ненависть, которую должны были восчувствовать к Ростовцеву высшие правительственные и придворные сферы, почти насквозь пропитанные крепостническими тенденциями, а также и то, что ненависть свою к «выскочке» Ростовцеву они перенесли после его смерти даже на его потомство и сотрудников[155].
4 марта 1859 г. была открыта знаменитая Редакционная комиссия[156] для рассмотрения проектов, поступавших из Губернских Дворянских Комитетов и составления окончательного проекта. Ростовцев был назначен ее председателем. Деятельность его в этой трудной и ответственной должности сделалась предметом особо беззастенчивой