скорее келья, куда в отдаленный угол своего дворца он удалился, чтобы выстрадать все мучения униженной гордости своего сердца, уязвляемого всякою раною каждого солдата, чтоб умереть на жесткой и узкой походной кровати между стеной и единственным окном в этой скромной комнате» (Русский Архив, 1897. № 9, 61).
116
Там же, 452.
117
Пристрастие к типичным представителям николаевского режима отмечал не только Герцен в Колоколе, но и умеренный либерал цензор Никитенко. В августе 1855 г. был уволен Бибиков. – Вскоре затем, 9 октября, падает главноуп. пут. сообщ. Клейнмихель. «Пал и уничтожился», – пишет ему вдогонку благонамеренный Никитенко. Все поздравляют друг друга… с победою. – «В самом ли деле, – продолжает Никитенко, – разве он так виноват? Ума у него столько, чтобы быть надзирателем тюремного замка. Чем он виноват? Его безжалостно опаивали почестями и властью, сделав из него всевластного вельможу, в насмешку русскому обществу» (Никитенко, II, 22, 23). Другие николаевские министры засиделись гораздо дольше. «Не странное ли дело, – писал в декабре 1858 г. Никитенко, – Государь видит в некоторых лицах (Муравьеве) прямое противодействие освобождению крестьян, а между тем они крепко сидят на своих местах?» (Никитенко, II, 118). Как известно, граф Панин досидел до 1862, а Муравьев до 1863 г.
118
Чрезвычайно ярко выразилась эта система двойственности и колебаний, проходящая красною нитью чрез все царствование Александра II, в первые же месяцы правления в распоряжениях относительно раскольников. Несколько часов спустя после смерти Николая I, в ночь на 19 февраля 1855 г., Александр II телеграфировал об отмене воспрещения публичного богослужения на Рогожском и Преображенском кладбищах, а чрез два месяца он утверждает противоположное предложение митрополита Филарета, за что Святейший Синод изъявляет свою благодарность (Русск. Арх., 1897. № 9. С. 618 (прим. 4), 623).
119
См. н. Материалы, I, 103.
120
В николаевское царствование цесаревич Александр Николаевич далеко не был противником крепостного права. В 1848 г. представлена была помещиком Огильви записка об освобождении крестьян цесаревичу Александру Николаевичу, но он отклонил ее, сославшись на то, что правительство отнюдь не имеет намерения изменить отношения помещичьих крестьян с их владельцами. См. Мат. упр. кр. права, 1, 99. А. О. Смирнова передает, что Николай I хотел ввести инвентари в шести Северо-западных губерниях, но польские помещики выступили против этого. Депутация их была поддержана Александром Николаевичем, и положение крестьян сделалось еще хуже (Русск. Арх., 1897. № 9. С. 624, 2 прим.). Николай I, указывая на отсутствие вокруг него людей, сочувствующих освобождению (см. выше), не делал исключения в пользу своего наследника и на смертном одре с него «взял слово» (таковы подлинные слова, приводимые Смирновою) совершить это дело (Русск. Арх., 1897. № 9. С. 622).
121
В опубликованной переписке А. О. Смирновой, близко стоявшей ко двору в конце 50-х гг., есть указание на то, что приведенная фраза, быть может, не лишена была и некоторого политического значения. Еще в апреле 1855 г. в.