на дальнейшие события и судьбу Варенцова: подозрительное отношение «органов» к необычному способу расправы командира со своим подчиненным или начавшаяся опала Ежова и его подчиненных. Но факт остается фактом: посланного на верную смерть Варенцова отпустили, и он вернулся в свой полк.
Вскоре арестовали Сидорука. Такой же участи каждый день ожидал и Варенцов. Тревога за семью и товарищей по оружию сменялась чувством безысходности. В частях дивизии не прекращались аресты командиров. 17 октября 1937 года был арестован и менее чем через месяц расстрелян отец жены Варенцова – старый большевик, ленинградский рабочий Карп Григорьевич Селюненок. Это были страшные дни. Они на долгие годы запечатлелись в сознании Сергея Сергеевича[10].
По делу Сидорука Варенцов как свидетель был допрошен помощником начальника особого отдела 41-й стрелковой дивизии младшим лейтенантом госбезопасности Башкировым. Содержание протокола допроса дало основание генерал-лейтенанту юстиции в отставке Б.А. Викторову обвинить С. Варенцова в доносительстве и клевете[11]. Однако столь суровый и категоричный вердикт вряд ли серьезно обоснован. Варенцов, в отличие от Сидорука, никогда ни на кого не писал доносов. Свои показания он давал как свидетель по делу. То, что Варенцов сообщил о Сидоруке следователю, в основном касалось дел в полку (самоустранение командира от тактической подготовки подчиненных, плохое содержание материальной части, избыток жеребых лошадей и т. д.). Факты эти были очевидными. Варенцов характеризовал разговоры Сидорука о колхозном строе, деятельности обкома партии как антисоветские. И в этом нисколько не кривил душой, всецело разделяя официальные политические установки, с большим доверием относясь к политике ВКП(б). А имеющиеся в протоколе, не составленном собственноручно, а только подписанном Баренцевым, слова о «проводимой контрреволюционной деятельности», «непримиримо враждебном отношении», «большой диверсионной, вредительской работе» Сидорука являлись дежурными клише, тиражируемыми сотрудниками НКВД. Осуждать С. Варенцова, подписавшего протокол, можно только при одном условии – оказаться на его месте и поступить иначе.
По большому счету все эти и многие другие объяснения сводятся к одному – к суровости и неоднозначности тех времен. Более того, сложно дать объективную оценку событий тех лет уже в наше время. С одной стороны, можно рассуждать о волне массовых репрессий, прокатившейся по СССР в 1936–1938 годах. С другой – нельзя отрицать, что верхушка командного состава Красной армии делилась на группы, враждовавшие друг с другом и даже с политическим руководством страны.
Таким образом, Красную армию в 1937–1938 годах затронули два параллельных процесса: борьба за власть в ее высших эшелонах и «предмобилизационный» превентивный удар по потенциальной «пятой колонне». Сталин не мог допустить «разброда и шатания» в армии, поэтому целеустремленно по-своему провел в жизнь один из основных принципов управления войсками – единство государственного и военного