«Блоссом, Блум, Тромпетт и Макинтайр». Респектабельный, звёзд с неба не хватает, но очень преуспевающий. В кабинете – всюду фотографии лошадей. Он говорит, что у него есть скаковая лошадь, то есть он её совладелец. Приглашает меня на скачки в Ньюмаркет.
– А ты?
– Можно подумать, тебе не всё равно.
– А тебе бы не мешало съездить куда-нибудь, встряхнуться, – сказал Роланд и тут же пожалел.
– Ты только послушай, как ты со мной разговариваешь. «Тебе бы не мешало…» Как с девчонкой.
– Но, Вэл, я же не имею права тебе запретить.
– А я-то ему сказала, что ты не пустишь.
– Вэл…
– Надо было сказать, что тебе до лампочки. И поехать с ним.
– Не понимаю, почему ты не поехала.
– Ну, если не понимаешь…
– Да что же это с нами происходит?
– Просто в квартире тесно, в карманах пусто, нервы ни к чёрту, а дело молодое. Сбагрить меня хочешь.
– Ты же знаешь, что это не так. Ведь знаешь же. Я люблю тебя, Вэл. Просто тебе со мной несладко приходится.
– Я тебя тоже люблю. Ты прости меня. Я такая вспыльчивая, мнительная.
Вэл ждала. Роланд обнял её. Страсти не было – была воля и расчёт. У него только два выхода: начать выяснять отношения или улечься с ней в постель. Если выбрать второе, то потом можно будет наконец поужинать, весь вечер спокойно работать и завести разговор про поездку в Линкольншир.
– Ужинать пора, – выдавила Вэл.
Роланд взглянул на часы:
– Рано ещё. И потом, мы же не ждём никого. Помнишь, как раньше: делали что хотели, не раздумывая. И часы не указ. Надо пожить в своё удовольствие.
Они разделись, легли, прижавшись друг к другу, и приготовились к неутешительным утехам. Сперва Роланд думал, что ничего не получится: бывают занятия, в которых одной только воли недостаточно. Но стоило ему вспомнить воображённую орлицу и её тёплое оперение – письма, как внутри что-то встрепенулось.
– Мне никто, никто, кроме тебя, не нужен, – проговорила Вэл.
От этих слов трепет почти угас. Возбуждение вновь накатило, когда перед Роландом возник другой образ: женщина в библиотеке. Не обнажённая, напротив: тело упрятано в шелестящий шёлк; переплетённые пальцы покоятся там, где кончается узкий корсаж и начинаются пышные упругие юбки. Печальное, миловидное лицо, капор, как оправа, охватывает кольца густых локонов. Эллен Падуб, сошедшая с наброска Ричмонда, который воспроизведён в «Великом Чревовещателе» Собрайла. У всех женщин на портретах Ричмонда губы выходили похожими: крепкие и тонкие, строгие и благородные, кое в чём они различались, и всё же проступал тут единый идеальный прототип.
Привидевшийся образ – порождение фантазии и фотогравюры – сделал своё дело. Роланд и Вэл ласкали друг друга. Будет ещё время обдумать, как бы отпроситься в Линкольн, не выдав ни места назначения, ни цели поездки.
Глава 8
Снег сыпал днём, Всю ночь мело. В окне моём — Белым-бело. А здесь, внутри, Поджав