тоник, который вполне можно пить, – закончил Джеффри, явно довольный таким поворотом событий.
– Если она узнает об этом, то убьет нас всех на месте, – проворчал Протвар.
Сэйтан иронично поднял бровь:
– Учитывая все обстоятельства, мой дорогой демон, боюсь, сейчас слишком поздно беспокоиться об этом. Ты так не считаешь?
На лице Протвара появился легкий румянец.
Сэйтан взглянул на Андульвара, сузив золотистые глаза:
– Но мы же узнали о том, что он теряет свойства через час, только после того, как ты попросил добавки.
Эйрианец пожал плечами:
– Большую часть лекарственных отваров необходимо принимать непосредственно после изготовления. Стоило рискнуть. – Он улыбнулся Сэйтану с надменностью, на которую были способны только эйрианские мужчины. – Как бы то ни было, если ты собираешься признать, что боишься за сохранность своих яиц…
Ответ был колким, лаконичным и весьма непристойным.
– Значит, никаких проблем, верно? – отозвался Андульвар.
Они взглянули друг на друга. В двух парах золотистых глаз отразилась память о долгих веках дружбы и соперничества – и понимание. Они подняли бокалы, ожидая, когда остальные присоединятся к тосту.
– За Джанелль, – произнес Сэйтан.
– За Джанелль, – хором отозвались остальные.
Они одновременно вздохнули и наполовину осушили бокалы.
7. Кэйлеер
Сэйтан с легким беспокойством смотрел на огни Риады – самого большого поселения Крови в Эбеновом Рихе и ближайшего к Цитадели, – мерцающие в окутанной тьмой долине, словно пойманные звездные лучи.
Он сегодня наблюдал за рассветом. Нет, более того. Сэйтан стоял в одном из маленьких садиков и чувствовал солнечное тепло на своем лице. Впервые за очень много веков, которым Повелитель давным-давно утратил счет, он не ощутил резкой, пронзительной боли в висках, от которой желудок словно завязывался в узел. Эта мигрень была напоминанием о том, как далеко он ушел от живых. Но сила его не ослабла ни на йоту.
Он был так же силен сейчас, как в те годы, когда только стал Хранителем, едва начав ходить по тонкой грани, отделяющей мертвых от живых.
Это сделала Джанелль – и ее тоник. Но причина была не только в этом.
Сэйтан успел забыть, какое удовольствие может приносить еда, и в последние несколько дней искренне наслаждался несколькими кусочками говядины и молодой картошки или жареной курицы и свежих овощей. Он забыл, как целителен сон, не похожий на полубодрствование, которым приходилось довольствоваться Хранителям на протяжении дня.
Забыл он и о том, как гложет голод или какой беспорядок царит в голове человека, достигшего крайней усталости.
За все нужно платить.
Он осторожно улыбнулся Кассандре, которая тоже подошла к окну.
– Ты сегодня великолепно выглядишь, – произнес Сэйтан, обводя взглядом длинное черное платье, кружевную изумрудную шаль и рыжие, словно припорошенные пылью волосы, собранные в высокую прическу.
– Какая жалость,