в котором оказались булочка и кусочек сыра.
Писец, по-видимому, раздумывал, не пора ли и ему поужинать – когда в размеренном ритме лошадиных копыт появились вдруг лишние, фальшивые ноты.
Дилижанс дернуло – сначала вперед, потом как-то неуклюже вбок; неразборчиво, испуганно закричал возница на передке. Топот копыт послышался сзади и сбоку; торговец вдруг побледнел как мел, и рука его, сжимающая лоснящуюся от жира куриную ногу, крупно затряслась.
Девица удивленно завертела головой; на губах у нее белели приставшие крошки. Писец икнул; Эгерт, ничего не понимая, но чуя недоброе, вжался лопатками в потертую обивку.
Впереди что-то грузно ударилось о дорогу; дилижанс резко сбавил ход, Эгерт едва не полетел вперед, на торговца.
– Осади! – зло выкрикнул мужской голос откуда-то сзади. – Осади, стой!
Истерически заржали сразу несколько лошадей.
– Светлое небо… – простонал торговец. – Нет… Нет!
– Что это? – тонко спросила девица.
– Разбойники, – объяснил писец спокойно, как у себя в конторе.
Сердце Эгерта, несчастное боязливое сердце, одним судорожным движением прыгнуло вверх, к горлу, чтобы тут же провалиться вниз, к желудку. Он скорчился на сидении и плотно зажмурил глаза.
Дилижанс качнулся и стал. Быстро и умоляюще забормотал возница, потом вскрикнул и замолчал. Дверцу дилижанса рванули снаружи:
– Открывай!
Эгерта тряхнули за плечи:
– Молодой человек…
Он через силу открыл глаза и увидел над собой бледное лицо с огромными, часто моргающими глазами.
– Молодой человек… – прошептала девушка. – Скажите, что вы мой муж… Пожалуйста… Может быть…
И, повинуясь инстинкту слабого, который ищет защиты у сильного, она схватила Эгерта за руку – так утопающий хватается за трухлявое бревно. Взгляд ее полон был такой мольбы, такой истовой просьбы о помощи, что Эгерту стало горячо, как на раскаленной сковородке. Пальцы его зашарили на боку в поисках шпаги – но едва коснувшись эфеса, отдернулись, будто обжегшись.
– Молодой человек…
Эгерт отвел глаза.
Дверцу дернули снова, кто-то снаружи выругался, свет в тусклом окошке закрыла чья-то тень:
– А ну, открывай!
От звука этого голоса Солля затрясло. Ужас накатывал волнами, и каждая новая волна перехлестывала другую; холодный пот струился по спине и по бокам.
– Надо открыть, – флегматично заметил писец.
Торговец по-прежнему сжимал в кулаке куриную ногу; глаза его выкатились на самый лоб.
Писец потянулся к дверной защелке; в этот самый момент девушка, отчаявшись найти помощи у молодого человека Эгерта, увидела вдруг темную пустоту под противоположным сидением.
– Минуточку, – примирительно говорил писец тем, кто ожидал снаружи, – защелку заело, минуточку…
Одним ловким движением девушка вкатилась под скамью, и облезлая ткань, покрывающая сиденье,