забеременеть и выносить супругу наследника – даже девочку и ту не сумела родить.
Сейчас ей стукнуло сорок, рожать, видимо, уже поздно, так почему же снова не начать кататься верхом, раз это не сможет нанести вред женщине в солидном возрасте для вынашивания дитя? Она не должна столь слепо повиноваться приказаниям сурового супруга, который ограничивает ее свободу. Анри много раз видел, с какой нежностью герцогиня гладила лошадок, как прижималась лбом к их холеным мордам, едва не целуя своих любимиц. Герцогиня любила лошадей, и поэтому она нравилась Анри. Лошади хорошо разбираются в людях; одна из них вполне может привязаться к жестокому человеку только за то, что он дает ей морковку, но все лошади в конюшне не способны так ошибаться. Анри ездил на всех ее лошадях, и каждая из них относилась к нему доверчиво. Зато после общения с охотничьими жеребцами герцога он убедился, что их хозяин отличался неуклюжестью, не понимал язык тела животных и был абсолютно равнодушен к ним, поэтому они все как на подбор были скованны и пугливы.
Тишина в комнате становилась гнетущей. Наконец герцогиня медленно произнесла:
– Ты похож на моего мужа, – и после паузы задумчиво добавила: – Значит, все может получиться.
Анри прекрасно понял смысл ее высказывания. Он не мог ошибиться. Выходит, то, о чем шепталась по углам дворцовая челядь, вовсе не пустые слухи. Язык Анри прилип к небу. Скажи он хоть одно лишнее слово – и герцогиня велит запереть его в клетку и выставить на городскую площадь на всеобщий позор и закидывание камнями и тухлыми овощами и фруктами. Однако и убежать Анри не мог, поскольку герцогиня призвала его пред свои очи, а он повиновался, вместо того чтобы спрятаться в укромном местечке, как сделал бы любой здравомыслящий человек, если бы стал объектом внимания влиятельного дворянина. Значит, ему небезразлично, забеременеет его госпожа или же ее казнят? – сам себе удивился Анри.
Они находились здесь одни, в этой роскошно обставленной комнате для приемов. Если кто-нибудь застанет Анри тут наедине с герцогиней (кроме служанки, которая сама привела его сюда), не миновать ему самых страшных пыток, а затем и казни. Насколько Анри было известно: герцогине строго-настрого запрещено контактировать с мужчинами – только в присутствии евнухов-охранников. Сам герцог, естественно, в расчет не шел.
Дабы не озираться по сторонам и не встречаться взглядом с величественной герцогиней, Анри уставился на порфировый медальон, вмонтированный в белый мраморный пол. Сверкающая чистота и великолепие убранства комнаты подавляли несчастного грума, у него вполне ощутимо дрожали колени, а внутри живота все сжималось. Он уже чувствовал себя обреченным на верную смерть, хотя никому в жизни не причинил вреда. И сейчас он всего лишь подчинился приказу, переданному герцогиней через горничную, и пришел сюда, словно его, как послушную лошадь, вели в поводу.
– Слушай меня, мальчик, – проговорила герцогиня. – Понимаешь ли ты, зачем призвала