мной соглашались многие и часто дарили ей миниатюрные копии творений этого великого художника.
Я погрузился в размышления – о Венеции, о мире, в котором живу, и, конечно, о ней, куртизанке, с видом святой принимающей эти чистые, но сладострастные картины.
До моего внутреннего слуха долетело эхо слов, услышанных давным-давно, когда я стоял на коленях перед лицом древней блистательной красоты, считая, что достиг вершины, и мне сказали, что я должен взяться за кисть и рисовать лишь то, что «отражает Божий мир».
Я не испытывал никакого смятения чувств – только невероятную смесь настроений, наблюдая, как она заново укладывает волосы, вплетая в них тонкие нити с жемчугами и бледно-зеленые ленты, расшитые теми же цветами, что и на платье. Полуприкрытая корсажем грудь покраснела. Мне захотелось сорвать его еще раз.
– Красавица Бьянка, с чего ты взяла, что я – его любовник?
– Это все знают, – прошептала она. – Ты его фаворит. Думаешь, он на тебя рассердится?
– Если бы, – вздохнул я, садясь. – Ты не знаешь моего Мастера. Он ни за что не поднимет на меня руку. Он ни за что даже голоса не повысит. Он сам велел мне познать все, что должен знать мужчина.
Она улыбнулась и кивнула.
– Поэтому ты пришел и спрятался под кроватью.
– Мне было грустно.
– Не сомневаюсь, – сказала она. – Ну, теперь спи, а когда я вернусь, если ты еще не уйдешь, я тебя согрею. Стоит ли тебе говорить, мой непокорный мальчик, чтобы ты никогда не смел и словом обмолвиться о том, что здесь произошло? Неужели ты еще такой маленький, что я должна объяснять тебе подобные вещи? – Она наклонилась, чтобы поцеловать меня.
– Нет, моя жемчужина, моя красавица, не нужно мне объяснять. Я даже ему не скажу.
Она встала и принялась собирать рассыпанный жемчуг и смятые ленты – следы моего непрошеного вторжения. Потом разгладила постель. Она выглядела прелестно, словно лебедушка, под стать позолоченным лебедям ее похожей на ладью кровати.
– Твой господин все узнает, – сказала она. – Он великий волшебник.
– Ты его боишься? Я имею в виду – вообще, Бьянка, не из-за меня.
– Нет, – сказала она. – С чего бы мне его бояться? Все знают, что лучше его не злить, не оскорблять, не нарушать его уединения и не задавать вопросов. Но дело вовсе не в страхе. Что ты плачешь, Амадео, что случилось?
– Я не знаю, Бьянка.
– Так я тебе скажу, – сказала она. – Как и все великие люди, он сумел заменить собой весь мир. Такой человек становится для тебя всем, а его мудрый голос превращается в закон, которому подчиняется все на свете. А теперь ты оказался за пределами его мира и жаждешь вернуться. Все, что лежит вне поля его зрения, не имеет ценности, поскольку он этого не видит и не может оценить. Поэтому у тебя нет выбора: ты можешь только покинуть пустыню, не освещенную его сиянием, и вернуться к источнику. Ты должен пойти домой.
Она вышла и закрыла дверь. Я отказался оставить ее дом и заснул.
На следующее утро мы вместе позавтракали, и я провел