мыслям, – сказал он.
– Неверно, я думаю о двух вещах одновременно. Сам факт убийства человека придает ему индивидуальность. Меня убили. Нет-нет, не Мариус, как ты мог бы подумать, – другие.
Я знал, что говорю тихо и высокомерно, потому что не собирался устраивать драму.
– Воспоминания окутывают меня, как старые меха. Я поднимаю руку – и ее накрывает рукав воспоминаний. Я оборачиваюсь – и вижу другую эпоху. Но знаешь, что меня пугает больше всего? Что это состояние, как и все прочие мои состояния, в конечном счете ничего не докажет, однако растянется на века.
– Чего вы боитесь на самом деле? Чего вы хотели от Лестата, когда пришли сюда?
– Дэвид, я пришел его увидеть. Я пришел узнать, как у него дела, почему он лежит там и не двигается. Я пришел... – Продолжать я не собирался.
Благодаря глянцевым ногтям его руки казались украшением тела, необычными, ласковыми, миловидными и приятными в прикосновении. Он достал платьице, рваное, серое, усеянное кусочками кружев. Все, что облечено в плоть, может излучать головокружительную красоту, если сосредоточиться надолго, а его красота выставляла себя напоказ без оправданий.
– Просто одежда. Ситец в цветочек, бархатная тряпка со взбитым рукавом, не больше, чем яблоко, – в тот век и днем и ночью все ходили с обнаженными плечами.
– Ее отнюдь не окружало насилие, – сказал он словно бы с сожалением. – Просто бедный ребенок, как вы думаете? Унылый как по натуре, так и по воле обстоятельств.
– Тогда скажи мне, почему их замуровали в стену? Какой грех совершили эти маленькие платья? – Я вздохнул. – Господи Боже, Дэвид Тальбот, почему бы нам не оставить девочке немного романтики и славы? Ты меня злишь. Ты говоришь, что можешь видеть призраков. И как, они тебе нравятся? Ты любишь с ними разговаривать? Я мог бы рассказать тебе об одном призраке...
– Когда же вы мне расскажете? Послушайте, разве вы не заметили приманку? – Он встал и правой рукой смахнул пыль с коленей. В левой он держал подобранное с пола платье. Меня чем-то раздражало это сочетание – высокое существо с мятым платьем маленькой девочки в руке.
– Знаешь, если подумать, – сказал я, отвернувшись, чтобы не смотреть на платье в его руке, – нет у Бога веской причины для существования маленьких мальчиков и девочек. Подумай о нежном потомстве других млекопитающих. Разве различают пол среди щенков, котят или жеребят? Никто об этом не думает. Полувзрослое хрупкое существо бесполо. Нет зрелища великолепнее, чем маленькая девочка или мальчик. У меня в голове столько мнений! Наверное, она взорвется, если я что-нибудь не сделаю, а ты говоришь – написать для тебя книгу. Ты думаешь, это возможно, думаешь...
– Вот что я думаю: когда вы напишете книгу, то расскажете всю историю так, как вам бы хотелось!
– И где здесь великая мудрость?
– Ну подумайте, для большинства из нас речь – это просто выражение наших чувств, просто вспышка. Послушайте, обратите внимание на то, как у вас проявляются эти взрывы.
– Не хочу.
–