любимой женщины, он ощутил теплоту, которую все еще хранила ее щека. Прижавшись ухом к окровавленной груди, Тэвисток не услышал ни малейших признаков сердцебиения, дыхания. С его уст сорвались рыдания, горестный, скорбный крик неверия:
– Мэдлин!
Стоило эху ее имени раствориться в воздухе, как позади Бернарда послышался другой звук – чьих-то шагов. Мягких, приближающихся…
Бернард обернулся и в замешательстве уставился на дуло, наведенное прямо на него, – дуло пистолета Мэдлин. Он взглянул на лицо, нависшее над стволом оружия, – в этом не было смысла, абсолютно никакого смысла!
– За что? – только и произнес Бернард.
В ответ раздался лишь унылый, низкий звук пистолетного глушителя. Вылетевшая пуля сразила Тэвистока, заставив его растянуться на полу рядом с Мэдлин. За несколько стремительно промелькнувших секунд он успел осознать, что тело жены лежит совсем рядом, а ее волосы, подобно шелку, нежно касаются его пальцев. Из последних сил потянувшись к Мэдлин, Бернард взял ее голову в свои ладони. «Моя любовь! – пронеслось в его сознании. – Моя дорогая, моя единственная любовь!» И его руки безжизненно упали…
Глава 1
Бекингемшир, Англия
Двадцать лет спустя
Джордан Тэвисток сидел развалившись в большом мягком кресле дяди Хью и с изумлением рассматривал, как уже делал тысячу раз до этого, портрет своего давно почившего предка, несчастного графа Ловатского. Ах, какая восхитительная ирония есть в том, подумал Джордан, что лорд Ловат может пристально взирать с этого почетного места над каминной полкой! Ничто иное не могло лучше свидетельствовать о склонности семьи Тэвисток к причудам, чем решение открыто демонстрировать портрет одного из своих родственников, который в буквальном смысле потерял голову в Тауэр-Хилл, на известном месте для публичных казней. Лорд Ловат оказался последним человеком, который был обезглавлен в Англии, – разумеется, если не учитывать неофициальные данные.
Джордан поднял свой бокал, провозглашая тост за горемыку графа, и залпом опрокинул в себя внушительный глоток шерри. Ему очень хотелось пропустить еще одну порцию горячительного, но часы показывали пять тридцать – гости вот-вот должны были начать собираться на прием в честь Дня взятия Бастилии.
«Нужно оставить по крайней мере несколько серых клеточек в исправном состоянии, – подумал Тэвисток. – Возможно, остатки здравого смысла пригодятся мне, чтобы поддерживать всю эту пустую болтовню». К слову сказать, болтовня была одним из наименее любимых Джорданом занятий.
Большей частью он успешно избегал всех этих светских сборищ с икрой, вечерними нарядами и галстуками-бабочками, которые имел обыкновение устраивать дядя Хью. Но сегодняшний раут, который давался в честь гостей их дома – сэра Реджи и леди Хелены Вэйн, мог оказаться более занятным, чем обычная встреча любителей лошадиных бегов.
Это был первый большой прием с момента выхода в отставку дяди Хью, некогда служившего в британской разведке,