имя Суворова, в первый раз показал тыл нашим союзникам. В сей-то незабвенный день Австрийцы узнали чудесного Суворова; и когда, чрез десять лет после того, надлежало им против храбрых Республиканцев поставить вождя крепкого, они, забыв народную гордость свою, требовали Героя Рымникского.
Екатерина в сие время имела еще других врагов. Порта, Англия и Пруссия обольстили Густава: он дерзнул объявить войну России. Когда известие о первых его неприятельских действиях пришло в наши столицы, тогда надлежало видеть беспримерное усердие Россиян к отечеству и к Монархине. Все воспылали гневом на врага вероломного и ревностию наказать его; все мирные граждане готовы были лететь на поле брани. Сие воспоминание еще живо в сердцах ваших, сограждане, – воспоминание незабвенное и радостное для Патриотов! Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли[5], стоять против сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной? Густав думал, что его нечаянное нападение приведет в трепет Россию и откроет ему путь к столице. Он забыл имена и подвиги наших избранных легионов, столь ужасных для его предков! Сии Герои стремились возобновить прежнюю славу свою в каменистом отечестве Финнов и доказать миру, что стража Монархов' Российских достойна своего имени и сана. Где только Готфы сражались, там Россияне побеждали, на водах и на суше. Густав истощил все способы ума и дерзости своей – напрасно и без успеха! Екатерина внимала грому флотов его, но покойно и величественно гуляла в садах Своих. Король, ослепленный высокомерием и лживыми союзниками, увидел наконец заблуждение и прибегнул к великодушию Монархини: Она даровала ему мир, который единственно мог спасти бедные остатки сил его.
Порта Оттоманская видела пред собою конечную гибель. Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало; страшные Янычары страшились одного имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины… Но Монархиня желала успокоить Своих воинов и не отвергла мира. Она могла взять Константинополь, но взяла только Очаков, и след Турецкого владения истребился на сем берегу Днестра. Все Дворы удивились Ее умеренности; но Екатерина знала время, обстоятельства; хотела видеть следствие некоторых новых Европейских перемен[6] и отсрочила дальнейшие успехи Российского оружия.
Польша была также предметом Ее внимания. Остатки сей Республики волновались и кипели злобою на Россию. Беспокойные умы испровергли древние законы, утвержденные Екатериною; собирали войско и не скрывали своих опасных для нашей Империи умыслов. Но благоразумные требовали заступления Монархини. Она повелела восстановить древний Устав Республики: толпы мятежников были рассеяны горстию наших воинов, и Польша могла бы еще успокоиться под эгидою Российскою… Но последний час ее настал. Не смея ратоборствовать с Героями в поле, она хотела умертвить их в объятиях сна,