давай ко мне. – Лёнчик не принял встречного предложения Сасы-Масы. – У меня дома тоже почти никого: одна бабушка. Но я не приду – она запсихует.
– А братишка твой младший?
О младшем брате Лёнчик забыл.
– Да что Мишка, – отозвался Лёнчик небрежно. – Он мешать не будет. – Добавив с той же небрежностью: – У нас ведь две комнаты.
Две комнаты на шестерых – это получалось по комнате на троих, у Сасы-Масы на троих тоже была одна комната, но они жили в коммуналке, и вода у них была лишь холодная. У Лёнчика же была отдельная квартира, даже с ванной комнатой, пусть ванная за неимением ванны и служила кладовкой.
Они просидели у Лёнчика за письменным столом в комнате, занимаясь арифметикой, часа три не вставая, так что у обоих голова будто опухла. Подняла их из-за стола бабушка Катя. Мишка, все эти три часа пытавшийся прорваться к ним в комнату, сумел усыпить ее бдительность – и с радостным криком вломился в дверь. Бабушка Катя, ругаясь на Мишку, влетела в комнату вслед за ним, увидела разопревших Лёнчика с Сасой-Масой и заругалась на них: «Обалдели совсем? Отправляйтесь на улицу, освежите мозги!»
Она дала им по толстому куску белого хлеба «кирпичом», намазанного смородиновым вареньем, и они, на ходу просовывая руки в рукава пальто, держа хлеб в зубах, чтобы не мешал одеваться, выскочили из квартиры.
– Всё, будешь приходить ко мне теперь каждый день, занимаемся, пока не подтянешься, – прокричал Лёнчик, когда летели по лестнице вниз на улицу.
Он пошел провожать Сасу-Масу, и когда двинулись к его дому, в голову ему пришла мысль, что надо познакомить Сасу-Масу с Викой. Тогда можно будет дружить втроем, и у Сасы-Масы не будет причины упрекать его, что он все время с Викой и Викой. Саса-Маса не хотел идти знакомиться, отнекивался, ссылаясь на мать, которая уже вот-вот может прийти с работы, а он неизвестно где, но Лёнчик его уломал.
Подходила середина апреля, снег с тротуаров и дороги весь стаял, оставшись лежать на газонах, солнце склонялось к горизонту, но было тепло, и они шли, расстегнув пальто, выставив на обозрение миру ярко полыхающие алым пионерские галстуки. Лёнчик мог бы дома переодеться, сняв школьную форму, но из солидарности с Сасой-Масой не стал этого делать. Свежий ветерок омывал лицо приветствием приближающегося лета, по обочинам дорог с тонким стеклянным звоном журчали последние, свивающиеся в бечевку ручьи.
Дверь у Вики открыл отец. Он был в кожаном фартуке, пальцы до черного блеска надраены просмоленной дратвой – значит, работал и встал открыть им дверь от сапожной лапы.
– А, пан Лёнчик! – сказал он. Скакнул взглядом на Сасу-Масу, поизучал его мгновение, после чего произнес: – И с ним еще пан. Что случилось, панове? – взгляд его снова устремился на Лёнчика.
– Вика дома? – спросил Лёнчик.
– Вика делает уроки, – сказал Викин отец. – И Жанна тоже сидит делает уроки. Пусть сидят делают, не пойдет Вика на улицу.
За спиной у Викиного отца в темноте прихожей послышался шум, и под мышкой