того одна нога была короче другой, но двигался он очень проворно. У входа в свинарник он остановился и крикнул, вытащив маузер:
– Ван Цзяо, вылазь!
Ван Цзяо выбрался наружу, голова в паутине. Его окружили четверо ополченцев с веревками наготове.
– Ты, колченогий Нин, чего разорался? – гневно бросил Ван Цзяо, утерев пот с лица. – Думаешь, твоей ломаной железяки испугаюсь?
– Никто пугать тебя не собирается, – отвечал Лао Нин. – Послушно ступай со мной, и никаких проблем.
– А если не послушно, что тогда? Неужто стрелять начнешь? Стреляй сюда, если уж на то пошло. – И Ван Цзяо указал себе на мотню. – Лучше из своего пистолетика отстрелишь, чем эти бабенки ножом откромсают.
– Что за чушь несешь, Ван Цзяо, – подала голос председатель женсовета. – Когда стерилизуют мужчин, делов-то – один канальчик зашить…
– Это тебе хозяйство зашить надо! – рявкнул Ван Цзяо, указывая на ее мотню.
– Давай, вяжи его! – махнул маузером Нин.
– А ну, поглядим, кто у вас такой смелый?! – Ван Цзяо обернулся и схватил лопату. – Кто подойдет, враз голову снесу! – выдохнул он, и глаза его засверкали зеленым огоньком.
В это время встала со своим зеркальцем его миниатюрная дочка Ван Дань. Ей тогда было уже тринадцать, а росточку всего семьдесят сантиметров. Хоть ростом не вышла, в остальном ладная, как статуэтка, ну словно красавица из страны лилипутов. Своим зеркальцем она навела ослепительный луч света на лицо Ван Цзяо. Ротик ее при этом растянулся в слабой невинной улыбке.
Воспользовавшись тем, что яркий свет ослепил Ван Цзяо, ополченцы набросились на него, вырвали лопату и связали руки за спиной.
Как раз в тот момент, когда ополченцы собирались связать ему руки, он вдруг заплакал в голос. Да так горько, что расстроились даже зеваки, забравшиеся на забор вокруг двора и толпившиеся у ворот. Ополченцы с веревками на какой-то миг опешили.
– Разве это по-мужски, Ван Цзяо? – сказал Юань Лянь. – Так испугаться простенькой операции! Вот я первый сделал, ну ни на что не повлияло, не веришь, пусть твоя жена у моей спросит!
– Хорош языком чесать, господа хорошие, – всхлипнул Ван Цзяо. – Пойду с вами, чего уж тут.
Тетушка рассказывала, что образцом отрицательного персонажа в коммуне был этот ублюдок Сяо Шанчунь. Он стоял насмерть, ссылаясь на то, что работал в подземном госпитале Восьмой армии санитаром-носильщиком. Но когда его вопрос изучил партком коммуны и постановил лишить занимаемой должности и отправить назад в деревню заниматься крестьянским трудом, он сам примчался в здравпункт на своем старом велосипеде. По словам тетушки, он захотел, чтобы операцию ему провела именно она. Человек похотливый и аморальный, да еще и пошляк, прежде чем лечь на операционный стол, он приставал к Львенку с вопросами: «Барышня, вот никак не разберусь. В народе говорят: „Сперма вытекает сама, как накопится“, а вот вы семявыводящий проток перевяжете, как тогда с ней быть? Не случится так, что живот лопнет?»
Львенок