было ограничено отсталостью технологии и нехваткой средств. Корпус у птички оказался фанерным. Черемша покачал головой и сказал:
– Да ты не идиот ли случаем, Кривнов? Лететь в декабре в Арктику на деревянном самолете? Или ты меня за идиота держишь? А может… может, ты вредитель – вместе со своим генеральным?
Кривнов, потея и вибрируя, начал сбивчиво оправдываться. Глядя на него, нетрудно было представить, что он в самом деле саботажник, пойманный на месте преступления. Черемша широко улыбнулся удачной шутке, но улыбка его в тот же миг окаменела: Шамсутдинов упруго шагнул к дрожащему очкарику и выстрелил ему в голову из револьвера. Труп бросило на фюзеляж «Альбатроса», он ударился плечами и упал ничком на бетонный пол. Шамсутдинов, пряча пистолет в кобуру, задорно подмигнул Черемше вернулся к Толедо.
Пока труп убирали и замывали кровь, возникла неловкая пауза. Черемша, вдруг в каким-то запредельном озарении осознавший, что это его слова о вредительстве стали командой к расправе, с остервенением сосал папиросу, пытаясь успокоить впавшую в истерику совесть. Стройный палач вполголоса рассказывал что-то увлекательное своему неприметному товарищу, тихонько над рассказом посмеивающемуся. Ни один из них, отметил Черемша, не потерял и капли присутствия духа.
Вытирая ладони о замасленную ветошку, к ним быстрым шагом подошел крепкий человек в рабочем комбинезоне.
– Завьял Ничипоренко, бригадир монтажников, – представился он и крепко пожал Черемше руку. – Кривнова давно пора было шлепнуть. Не наш человек, однозначно. Он, скотина, специально в расчеты ошибки вносил, думал, никто не заметит. Потому только и не кончали, что все равно фюзеляж перед вылетом положено кровью намазать.
– Первый раз слышу, – глухо сказал Черемша. – Что за чушь?
– Не такая уж и чушь. Вам, Валерий Павлович, многое сегодня предстоит впервые услышать. Например, вы в курсе, что погибли при испытаниях истребителя два дня назад?
– Кто погиб, я?!
Это не лезло ни в какие рамки.
– Ага. Вот, гляньте, некролог. Шестьдесят восемь подписей, первая – Клима Ворошилова.
Ничипоренко протянул Валерию мятую «Правду», извлеченную из кармана.
У Черемши перехватило дыхание. Первая полоса, огромные буквы: «Великий летчик нашего времени». Он развернул газету. А. Толстой: «Богатырь советской земли». И. Москвин, народный артист: «Русский самородок». В. Коккинаки, герой СССР: «Человек сказочной смелости»…
Валерий не придумал ничего лучшего, чем спросить:
– А как же тело? Ведь я – вот он.
– Тело? – Ничипоренко обернулся к Шамсутдинову и Толедо и крикнул: – Ринат, Саша, тут вот Валерия Павловича интересует, кого хоронить-то будут? Труп, мол, чей?
Ринат Шамсутдинов приблизился.
– Чей, спрашиваете, труп, – со скукой и недоумением в голосе сказал он и долгим задумчивым взглядом посмотрел на старенькую техничку в грязно-синем халате, старательно оттирающую с пола кровавое пятно, оставшееся от вредителя Кривнова. С фюзеляжа кровь