в глазах красный туман, и лишь стальной кулак мерцает в свете лампы.
– Будет лучше, если здесь найдется достаточное количество виски для меня, в противном случае я разнесу это заведение в щепки! – произнес барон.
Барон продолжал совершать свои чудеса. Уже половина тетради была заполнена приключениями барона фон Химмлина. Я чувствовал прилив бодрости, страницу за страницей выписывая своего героя. Человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Если никого нет, его нужно создать, создать таким, каким должен быть человек. Это не фантазии и не обман. Фантазия и обман – жить без такого барона на примете.
35
Повязка оказалась не бесполезной. Наконец-то лос-анджелесская окружная больница отличилась. Фурункулы подсохли. Не исчезли, но слегка затянулись. Правда, появились еще несколько свежих и стали нарывать. Так что пришлось их вскрыть, обработать и забинтовать меня снова.
Сеансы по бурению моих прыщей были бесконечны. Тридцать два, тридцать три, тридцать восемь… Страха перед ними уже не было. Ни капли. Сначала теплилась злость. Но и злость прошла. Не получилось и примирения с собственной участью. Что же осталось? Только отвращение. Отвращение к самому себе, что это произошло именно со мной. Отвращение к врачам, которые не могли ничего сделать. Они были беспомощны, и я был беспомощен, с той лишь разницей, что я – жертва. Доктора хотя бы могли прийти домой и забыть обо всем, я же всегда и везде оставался при своем лице.
Но и в моей жизни произошли изменения. Мой отец нашел работу. Он выдержал экзамен в лос-анджелесском окружном музее и получил должность охранника. На экзаменах отец отличился. Он любил математику и историю. Наконец-то он заимел реальное место, куда мог уезжать каждое утро. Было всего три вакансии на должность охранника, и одну из них получил мой отец.
В окружной больнице как-то прознали, что теперь не оба мои родители безработные, а значит, могут обратиться и в платную больницу. И в один прекрасный день мисс Аккерман сказала:
– Генри, сегодня у тебя последняя обработка. Я буду скучать.
– Ой, не шутите так, – ответил я. – Вы будете скучать по мне так же, как я буду скучать по электрической игле!
Но в тот день она вела себя очень странно. Ее большие глаза были влажными, и я слышал, как она хлюпала носом.
Одна из сестер спросила ее:
– Дженис, что с тобой?
– Ничего. Все в порядке.
Бедняжка мисс Аккерман. Мне было пятнадцать, я был покрыт фурункулами и любил ее. Мы оба не могли ничего предпринять.
– Ну что ж, – бубнила мисс Аккерман, – это твоя последняя обработка ультрафиолетом. Ложись на живот.
– Я теперь знаю ваше имя, – сказал я. – Дженис. Красивое имя. Прямо как вы.
– Ой, заткнись, – отрезала она и вышла.
Мы увиделись снова через две минуты, когда машина зазвенела и отключилась. Я перевернулся, Дженис выставила время, включила аппарат и вышла из кабинета. Больше я ее никогда не видел.
Мой