его членов, среди младших же было немало таких, кто в будущем стал знаменитостью: например, теолог Давид Фридрих Штраус, эстетик Фридрих Теодор Фишер и поэт и критик Густав Пфицер. Один из них, вспоминая о Блюмгарде, справедливо отмечает, что разносторонность его университетских штудий стала фундаментом его широкой образованности, отличавшей «пастора из Бад-Болля». К общению с ним стремились даже люди в высшей степени образованные, находя в этом для себя много полезного.
Кратко рассказав в своей «Биографии» об учебе, Блюмгард тепло и душевно говорит об испытанных им «облегчениях», благодаря за них семинарию, учителей, друзей и конечно же Бога, явно подразумевая здесь свое безденежье. Он, беднейший из студентов, считал своим долгом и обязанностью поддерживать материально осиротевший родительский дом, храня ему свою детскую верность, что благотворно отразилось на его душе, познавшей через нее Божественную и человеческую помощь в различных ее проявлениях. Поэтому он продолжает изучать английский язык, который ему очень пригодится в будущем. Английский – язык культуры, на котором говорят жители островов и побережий во всем мире, и именно знание этого языка помогло Блюмгарду собрать обширные уникальные сведения о положении дел с Царством Божьим на земле, которых так жаждало его страждущее за все народы пасторское сердце.
Но теплее всего, как мы видели, он говорит о своих друзьях. Первый из его ближайших друзей знаком нам еще со времен учебы в Шёнтале. Вильгельм Гофман, белокурый германец высокого роста, красивый и статный, одаренный многими талантами, «увлекавшийся всем и еще кое-чем», и рядом с ним тихий маленький черноволосый Блюмгардик – зрелище почти комичное, когда они вдвоем, держась за руки, бродили по улицам Шёнталя. Но эта дружба оказалась истинным благом для каждого из них. В 1830 году Гофман в своем письме Блюмгарду, в частности, пишет: «Мой дорогой, без тебя и моей любви к тебе все мои гордые устремления в Тюбингене кажутся мне чистейшими заблуждениями». Из той же «Биографии» мы узнаем, какой искренней, духовной, благодатной была его дружба и с двумя другими товарищами, в частности, с Мосманом. Нельзя сказать, что Блюмгард прикипел сердцем лишь к немногочисленным избранным друзьям, оно было открыто для всех, и как бывают любители цветов, так он был «любителем людей». Один из его младших товарищей по университету вспоминает: «Блюмгарду симпатизировали и его любили самые разные студенты. По причине своей общительности и неторопливости он дотягивал до самого последнего момента с подготовкой двух обязательных сочинений, которые нужно было сдавать каждые полгода, зато накануне сдачи трудился днем и ночью, и всегда у него получалось хорошо». Уже в университете он приучил себя беречь буквально каждую минуту, употребляя ее на пользу делу. В часы, предназначенные для работы, Блюмгард был недоступен для друзей. Так, он часто (вероятно, только летом), чтобы никто не мешал его занятиям, перебирался в дровяной чулан, удаленный от комнат